Книга После нас - Юрий Волгин

В следующий раз, когда в такой же гостинице для странников к Густаву подсела похожая особа, он послал ее куда подальше. За работающие часы он и сам кому угодно мог рассказать про его будущее, исходя из волос в ушах и цвета глаз при свете солнечного заката.

Но случай с отцом Захарием был посложнее. Одного обмануть легко, особенно в первый раз. А вот обманывать такое количество народа каждый день, то есть постоянно, ой как непросто… Даже если половина из них клинические дураки, верящие любым фантазиям. Но есть ведь и умные личности? Например, Семен, который не поверил в существование Легиона. Легко бы он поверил словам какого-то мужика с бородой?

Навряд ли.

Густав посмотрел на отца Захария. Тот наконец зашевелился, оторвался от дверной ручки и повернулся к людям, прислонившись спиной к двери. Странник увидел его мокрое от пота и до жути бледное лицо, контрастирующее с черной бородой и длинными густыми волосами. Уродливый шрам на левой стороне головы горел алой изломанной чертой. И, как показалось Густаву, шрам пульсировал.

– Бог говорил со мной, – еле выдавил Захарий, как будто все эти пять минут он непрерывно орал, стараясь достучаться до небес.

Но толпе понравилось то, что он практически прошептал. Люди заулыбались, облегченно выдохнули и превратились в одно огромное ухо, готовое внимать.

– Бог сказал, что будет долгое лето, до конца ноября, и мы сможем снять два урожая.

– Вот те на! – воскликнул Семен. – Нет, ты слышал? Два урожая!

– Бог сказал, – продолжил отец Захарий, – что мы идем правильным путем. И что наши труды будут вознаграждены.

– Скажем Богу спасибо! – взревела толпа.

Семен от восторга даже умудрился подпрыгнуть, несмотря на то, что за время «разговора» Захария с богом люди встали так плотно, желая разглядеть чудо, что не было возможности даже пошевелить руками, прижатыми к бедрам, не то что прыгать.

– Но он сказал и кое-что еще, – отец Захарий тяжело вздохнул и вдруг посмотрел Густаву прямо в глаза.

Странник вздрогнул и подумал, что это ему только кажется. Что точно такие же ощущения сейчас у всех, кто стоит рядом с ним. Но он мог поклясться, что Захарий высмотрел и смотрит теперь точно на него, прямо на него… в него.

– Он сказал, что скоро перед нами встанет тяжелый выбор. И это будут непростые времена. И чем быстрее мы сделаем этот выбор, тем быстрее все вернется на свои места.

– Что за выбор? – крикнул кто-то из ближнего ряда.

– Бог не стал уточнять. Когда придет время, Он скажет конкретно. Сейчас же мы должны продолжать жить, как жили. И все у нас будет хорошо.

Отец Захарий слабо махнул рукой, и Мария бросилась к нему, чтобы помочь подняться. Тут же к ней присоединилось еще несколько человек, но на этот раз она им не мешала – служба закончилась. Захария подхватили под руки и повели в «элитный» дом, чтобы показать доктору. Примерно на полпути у него из носа хлынула кровь, но, кроме Густава, похоже, этого опять никто не заметил. Людей здесь в большей степени интересовало возвышенное, божественное в святом отце. Он говорил им нужные вещи, был гласом Бога, и за всем этим величественным антуражем никто не видел в Захарии человека. Они смотрели на него как на говорящую статую, воплощение веры, единственно возможное и справедливое во всем мире.

Но Густав видел в нем именно человека. Обычного, со своими проблемами и интересами. Наверное, потому, что во всех остальных он видел дикарей. А этот… он как-то из них выделялся.

Марков и Семен что-то дружно обсуждали, уводимые потоком толпы. Густав оставался на месте. У него возникла мысль, которую хотелось либо подтвердить, либо опровергнуть. Прошел мимо Игорь, осмотрев его с головы до ног тяжелым взглядом, пробежала пара молодых девушек в легких футболках и без бюстгальтеров, дружно захихикавших при виде странника, прошла мать с грудным ребенком, проковылял худой хмурый старик с титановым протезом вместо ноги. Странник опустил глаза и принялся ждать, когда все разойдутся.

Через две-три минуты возле церкви не осталось ни одного человека. Здесь все действия приобретали массовый характер, что удивляло Густава. Все разошлись, все сошлись, все пошли работать, все пошли спать. Все вместе, заодно, в едином порыве и стремлении.

«Хочешь ли ты быть таким, как они?» – задал себе вопрос Густав, направляясь к церкви.

Нет, не хочу, практически мгновенно прозвучал ответ. Ни за что и никогда.

Перед церковью располагался небольшой деревянный помост высотой в два кирпича. Доски приятно пружинили под ногами, когда странник поднялся, переступив через одну абсолютно ненужную ступень, и направился к входу. Дверь в церковь действительно была железной. Он прикоснулся к теплой, нагретой солнцем поверхности, но ничего не почувствовал. На ней все еще оставался темный след, очертания потного лица Захария там, где он прислонялся к металлу.

– Не хочешь ли поговорить со мной, бог? – прошептал странник.

Затем взялся за ручку и толкнул дверь. Она безропотно открылась.

Внутри церкви царила духота, но вместе с тем пахло свежим срубом, деревом, опилками и смолой. Еще здесь витал какой-то легкий, неуловимый запах, приятно защекотавший ноздри Густава. Судя по всему, посетители тут появлялись редко, так как желтые, грубо обработанные доски на полу даже не успели впитать в себя грязь под многочисленными стопами страждущих приобщиться к Богу. Людям хватало службы.

Густав огляделся. Помещение не поражало большими размерами, но одновременно с этим почему-то казалось просторным. Может быть, из-за очень высокого потолка. Впереди стоял алтарь. Через вырубленные в бревнах окошки, примерно на уровне двух метров от пола, внутрь попадал солнечный свет, в котором плясали пылинки. На стенах развешаны картины. Осторожно ступая, странник принялся обходить их по очереди. Ничего интересного. Какие-то бледные изможденные лица, рядом с ними непонятные надписи. Некоторые картины были заключены в тяжелые рамы, две за стеклом, а остальные просто прибиты гвоздями к стенам.

Но возле одной картины странник задержался. На ней был изображен распятый на кресте юноша, похожий на того, которого они с Марковым встретили в аптеке. Только этого нарисовали, наверное, в момент самого распятия. Густав прикоснулся пальцами к шершавой маслянистой поверхности. Внизу картины белела приклеенная полоска бумаги, на которой кто-то написал всего три буквы. Странник присел, чтобы получше разглядеть их, но, скорее всего, это был русский язык, не имеющий ничего общего с иньерой. Какие-то странные, изломанные буквы с острыми углами.

«Вэ»? «Дэ»? «Бэ»? Постойте-ка, если это «бэ», значит вот эта «о», и получается…

– Бог, – раздался голос, и Густав резко обернулся. Отец Захарий стоял у входа и промокал белой тряпицей уже не кровоточащий нос. – Ты захотел приблизиться к Богу, Густав?

– Нет, просто стало интересно и решил зайти. Я никогда не бывал в таких местах.

– Вот оно что. Повернись, пожалуйста, нельзя стоять к алтарю спиной.