Книга Сорок дней спустя - Алексей Доронин

Если выдавалась минута, он читал автомобильные и спортивные журналы.

Но вышло так, что на привокзальном развале среди множества дурацких книг в ярких переплетах ему попалась эта. Богданов никогда о ней не слышал. Хотел проглотить ее и забыть, даже не переваривая, а вышло наоборот. Эта книга изменила его.

Под глянцевой обложкой оказалась не очередная дрянь, а Откровение. Кондовым языком базаров и вокзалов, с матерком и здоровым цинизмом, без всяких романтико-героических слюней в ней были набросаны контуры будущего. России оккупированной и расчлененной. На территории, которой, как в Афганистане после воцарения «демократии», идет война всех против всех.

Эту книгу нельзя было прочитать, сказать «клево» и поставить на полку. Она была руководством к действию. После нее мысли обращались к вопросам подготовки к такому сценарию, ведь сомнений в реальности такого сценария уже не оставалось.

Владимир думал, что вышел из того возраста, когда человеку свойственно увлекаться, и все же подпал под очарование этой грубой и функциональной, как топор, вещи.

Всю дорогу до самой Москвы он читал запоем, чем сильно раздражал подругу. К слову, через неделю после возвращения они расстались. Пару раз ему случалось просыпаться ночью и читать при карманном фонарике, возвращаясь к интересным фрагментам. Там было много эпизодов, которые били не в бровь, а в глаз.

Даже сценки про выпускание кишок оккупантам и их пособникам и массовый расстрел беззащитных людей не смотрелись как чернушные вставки. Интеллигент увидел бы в них сермяжную правду войны в духе Ремарка, но у Богданова были другие ассоциации.

Сам он войны не застал — его два года сверхсрочной пришлись на время, когда никаких локальных заварушек не велось. Но их ротный, человек скупой на слова, как-то в порыве пьяной откровенности рассказал им, трем старшим сержантам, про разрушенный Цхинвал, из которого выбивали «витязей в тигровых шкурах». И про то, что ожидало пленных «генацвале», когда рядом не оказывалось командиров и журналистов.

В этой книге, одной из немногих, лицо войны было передано честно.

Она оказалась пропуском, воротами в страшный мир, который в отличие от картинки с телеэкранов был реальностью. Она вбивала в сознание простую идею: мы сами, своими гнильцой и слабостью, приглашаем к себе наших врагов. И чтобы предотвратить такой исход, надо начать с себя, со своей страны. Даже пролить реки крови, потому что иначе прольются моря. Ну а если уж враг пришел — с ним не церемонятся.

«Издать бы это в Пиндостане миллионным тиражом, — думал Владимир после прочтения. — И раздавать бесплатно, в кампусах, на вербовочных пунктах, просто на улицах вылизанных районов, где обитает средний класс. С рекламным слоганом „Russian takes no prisoners“.[11]Чтоб кошмары снились. Издать бы, и никто бы к нам не сунулся».

Потом Богданов понял, что грубый язык и сцены кровавых расправ над врагами были фильтром, который ограничивал круг читателей теми, кто поймет. Интеллигентную барышню с Коэльо и Мураками в голове хватила бы кондрашка на десятой странице. Ну и хрен с ней, с бесполезной дурой. Зато суровые мужики с опытом, знающие жизнь не по книжкам, прочитают и сделают выводы. Пусть даже один из десяти прочитает и сделает.

Сразу по возвращении он решил побольше узнать об авторе. Оказалось, вокруг того уже несколько лет как образовался кружок единомышленников, которые обсуждали сценарии Звездеца и делились опытом. Некоторые даже перешли от трепа к реальным действиям, создав в европейской части России, на Урале и Дальнем Востоке несколько ячеек.

Владимир загорелся идеей организовать такую в Западной Сибири. Но он пошел дальше.

Обстановка в стране и мире заставляла торопиться.

Завеса тьмы, как говорил один профессор филологии, разрасталась и крепла. Будущее было страшным, и все это понимали: об этом говорили в курилках, очередях и трамваях, но дальше слов не шло.

Все знали, что патриотическая трескотня правительства — дырявая ширма, за которой нет ничего, кроме желания сытно жрать и гадить на всех с высоты птичьего полета, но вялый народ дремал, как стадо в стойле. Еда, одежда, мебель да импортные безделушки на колесах или без — вот все, что его интересовало.

А бедная наивная оппозиция не могла понять, в чем причина ее нулевых результатов. Винила власть, Запад, евреев, марсиан — кого угодно, лишь бы не признать диагноза. Того, что русские необратимо и массово переродились. Этого не смог сделать «царь Борис» и окружавшая его нечисть, потому что работали грубо и вызвали у народа только отторжение. Бывшие стукачи и провокаторы из Конторы Глубокого Бурения пошли другим путем. Они действовали не напролом, а исподволь. Они частично вернули державную шелуху. На Красной площади снова начались парады с военной техникой, репортажи с заводов и полей напоминали об эпохе Брежнева. Даже кинокомпаниям стали давать денежку на съемку пропагандистских лубков. Редкой мерзости, кстати. Но за этой дымовой завесой реформы продолжились, затягиваясь, как петля на шее. Образование, ЖКХ, наука, пенсионная система, армия… И постепенно, чтобы не умереть, люди приспособились.

Даже при Эльцине было больше надежд на ремиссию болезни, потому что ощущение неправильности жизни было массовым. Теперь оно прошло. Организм приспособился к наркотику, изменив сам состав крови.

Теперь никто не кинется грудью на амбразуру. Пока вокруг можно худо-бедно найти корм, крупный рогатый скот породы «россияне» не шевельнется. Когда станет голодно — засуетится, отталкивая друг друга рогами и копытами, дерясь за каждую травинку. Если фуража не останется совсем, думал Владимир, скот начнет тихо дохнуть. Но и тогда максимум, что он будет делать, это жалобно мычать. И даже если его терпение лопнет, и он забодает ублюдка-пастуха, который завел его в такую глухомань, это ничего не изменит. Потому что из лесу уже надвигаются огоньки волчьих глаз.

Кризис развивался, а народ, вместо того чтобы зароптать, прогибался перед властью все сильнее, страшась потерять последние крохи. Режим не повторил ошибок СССР, который рухнул, потому что у людей было слишком много времени для досуга и много самоуважения. В новой свободной России людям создали условия, когда они вынуждены были направлять всю энергию на биологическое выживание и при этом чувствовать себя дерьмом собачьим. Выживал каждый по отдельности — по принципу «разделяй и властвуй» государство хорошо размыло костяк народа. Теперь половина экономически активного населения, чтоб продержаться на плаву, крутилась, совмещая по две-три работы и меняя их чуть ли не каждый год. Какой уж тут «коллектив»? Такое бытье вырабатывало соответствующее сознание.

Ждать инициативы снизу бесполезно, и Владимиру часто лезла в голову мысль: «Эх, нашелся бы генерал-герой…» Одного парашютно-десантного полка хватит, чтоб взять власть в столице. И никакие «витязи», «русичи» и прочие цепные псы режима даже гавкнуть бы не успели.