Книга Россказни Роджера - Джон Апдайк

— Я, собственно, занимался преподавательской работой. Год назад. Читал один из разделов введения в высшую математику, но потом университет...

Я вернулся в кухню, вытащил из плиты яблочный пирог, любимое угощение моего нерадостного детства, — с корицей и корочкой в «птичьих лапках». Но пекли его редко, хотя в Огайо полно яблоневых садов. Мама всегда и все приберегала на черный день не потому, что мы не могли себе позволить того или другого, а потому, что осуществляла на практике жизненный принцип бережливости, усвоенный ею с младых ногтей. Поскольку я уже тяжелил мамин живот, когда ушел отец, то покорно понес свою долю вины за ее привычку «обходиться без» и свою долю лишений. Вместо того чтобы выставить тыквенный пирог на кухонный стол, Верна доливала в свой бокал порядочную порцию водки. Остатки «Кровавой Мэри» окрасили водку в розовый цвет.

— Это тоже не нужно жевать, верно?

Она хихикнула и залпом опорожнила бокал. Щеки у нее порозовели, глаза заблестели.

— Да брось ты, — пропела она голосом Синди Лопер и толкнула меня упругим бедром.

— Смотри, не урони что-нибудь, — сказал я.

В столовой Эстер говорила Дейлу:

— ...И так каждое лето. Говорим, надо бы уехать на несколько недель из города, но стоит подумать о втором наборе ножей и вилок и о втором тостере, о дополнительных комплектах постельного белья и о том, как бы не ограбили оставленный без присмотра дом, меня охватывает ужас. Ну просто кошмар какой-то. Не знаю, как это другим удается... Дейл, дорогой, вам яблочный или тыквенный?

— Понемногу того и другого, пожалуйста.

— Понемногу — это как? По биту или по байту?

Он улыбнулся. Такие моменты учтивости раздражали меня в нем больше всего.

— Если по байту, другим не хватит. В байте восемь битов.

— Тогда по кусочку того и другого. — Она подала ему тарелку. — Что это будет — «ИЛИ» либо «И»?

Снова приятная (противная!) улыбка. Один краешек его рта растянулся.

— Если один элемент отсутствует, а следующий за ним исчезает, то это будет «И».

— Понятно... Ричи, дорогой, ты что, сердишься на нас? Простите, Верна, сначала обслужу наших доблестных джентльменов. Леди — во вторую очередь.

Увидев, как перед ее глазами в тонких руках Эстер засверкали нож и лопаточка, Пола начала смеяться. Малышка потянулась за своей долей, бронзовые пальчики ткнулись в тыквенный пирог.

— Я возьму этот кусок, — быстро отреагировала Верна и, привстав, подняла ребенка с колен хозяйки. — Будь ты неладна, чертовка! Жадина-говядина — вот ты кто.

Верна с размаху усадила девочку на стульчик. Та опять стала всхлипывать, но мамаша отработанным движением сунула ее испачканную ручонку в искривившийся ротик, и та принялась сосать пальцы, сначала неохотно, потом — с удовольствием, и притихла.

— Я обещал разузнать относительно сдачи экзаменов экстерном, — напомнил я Верне.

— Роджер, дорогой, — сказала Эстер, — мы совсем про тебя забыли, прости. Тебе яблочного?

— Попробую и тыквенный.

— Ах, я думала, ты не любишь тыквенный.

— Не помню, чтобы я не любил. Ты давно его не пекла. Пожалуйста, положи.

— Ладно... Уж не ищем ли мы приключений? В нашем-то возрасте? — Ее зеленые глаза сузились и задвигались направо, налево, устанавливая некую связь между юной женщиной справа от меня и тыквенным пирогом. Не в правилах моей благоверной, особы принципиальной и методичной, упускать что-либо из виду и бросать начатое на полпути, иначе, случайно переспав со мной два-три раза и устыдившись, она сказала бы, что с нее довольно; тогда мы с Лилиан и по сей день угощали бы приходских детей за нашим большим безлюдным столом. Дорогая Лилиан, ни за что не поверю, что во Флориде можно оставаться счастливой на протяжении долгих четырех месяцев. Когда я вспоминаю первую жену, мне всякий раз кажется, будто я смотрю на передержанную фотокарточку.

— Кроме того, — под стук ножей и десертных вилок продолжал я втолковывать Верне, — в каждом городе раз в месяц устраивают экзамены на аттестат зрелости в рамках ВОП, то есть Всеобщей образовательной программы. Экзамены по английскому, по английской и американской литературе, по обществоведению, по естественно-техническим наукам и по математике. Каждый экзамен рассчитан на два часа.

Эстер между тем просвещала Дейла:

— Конечно, если у вас есть хоть какой-нибудь садик, вы до самого августа так привязаны, что можете отлучиться лишь на несколько дней. Понимаю, глупо быть рабыней у цветов, но что поделаешь. И знаете, — только не сочтите меня за сумасшедшую, — с цветами надо разговаривать. Их надо любить. — Свободной рукой Эстер поправила упавшие пряди на голове. Рука у нее дрожала. Не забывая о сидящей рядом Верне, я смотрел на нее глазами Дейла: впечатление было такое, будто разом заиграли все цвета, будто ты поймал наконец четкое, частое изображение в телевизоре. Она была ослепительна, она притягивала, как магнит. Зеленый бархат платья поблескивал в свете умирающего праздничного дня, рыжие волосы переливались сотнями светящихся точек, круглый умный лоб пылал, в выпуклых глазах с быстротой электрического тока перемежались ироничность и кокетство, а изломанные губы, накрашенные так, что помада захватывала по миллиметру «тела» сверху и снизу, придавали ее миниатюрному лицу шутовское, шаловливое выражение.

Верна ела задумчиво, глотала, почти не жуя.

— Экстерном — звучит пугающе. Может, не стоит, дядечка?

— Еще как стоит! — убеждал я. — Не надо поступать в школу. Сдав экзамены, можно и о колледже подумать. Не хочешь в колледж, есть секретарские курсы или курсы моделей и вообще что угодно. Тебе только девятнадцать лет, перед тобой масса возможностей. — Проснувшийся во мне духовник-наставник задыхался от волнения.

— Но я ведь ни хрена не понимаю в обществоведении.

— О принципе сдержек и противовесов слышала? Это когда взаимодействуют законодательная, исполнительная и судебная власти. Конституцию знаешь. Газеты читаешь.

— Ни о каких принципах не слышала. Конституцию не знаю и газет не читаю.

— Радио-то слушаешь. По радио известия передают.

— Новостные станции я не включаю, только те, где музыка.

— ...понимаете, это такое утешение — цветы, — говорила на противоположном краю стояла Эстер. Она повернула голову, и теперь я видел крупным планом то, что видел Дейл: густой слой краски и реденькие усики над верхней губой, ее шевеление, когда задумчиво приоткрывался рот, и чувствовал, как возбуждаюсь, как между ногами у меня вспухает комок. Я понимал, что при всей своей начитанности и образованности Дейл всем телом потянулся к этой женщине, которая, решив лечь в постель, сделает что угодно. Легкая, стройная, пружинистая фигура и жадные зеленые зовущие глаза обещали: все, что угодно.

— Но я ведь ничегошеньки не знаю, — плачущим голосом пожаловалась Верна.