Книга Снежная смерть - Брижит Обер

— Они пришли посмотреть твой портрет, Лео. Чай еще остался?

— До-б-рый в-е-чер.

Тонкие пальцы Летиции больно сжимают мое плечо. Леонар шарит среди посуды, ударяя одним предметом о другой. Этакая демонстрация. «Посмотрите на животное, вот оно у меня, я его приручила».

— Будь так любезен, можешь повернуть полотно?

Она не произносит слово «дорогой», но оно явно подразумевается.

— Ну вот! — говорит Жюстина, которая в любых обстоятельствах ведет себя так, словно она все видит.

— Боже мой! — шепчет Летиция. — Какое… какое насилие! Все эти цвета, черный и зеленый… такие темные!

— Глубина пропастей межзвездных пространств, кипящих в черепной коробке нашего Лео! — театрально восклицает Жюстина.

— У ме-ня г-ла-за зе-леные, — лепечет Леонар, видимо, для моего сведения.

— Но они такие холодные, такие непроницаемые! — ахает Летиция. — Можно подумать, два камня на дне пруда!

— Леонар полон льда, — объясняет Жюстина, — льда, который трещит и двигается и под которым прорастают весенние цветы.

— Ну, я не знаю, я… Честно говоря, меня эта картина приводит в замешательство.

— Все, что не действует по нормальным законам, приводит в замешательство, тебе не кажется? Ты, я, Леонар, Элиз — все мы чудовища. Ах, чай, спасибо. Дай же чашечку Элиз.

Дрессированная собачка из астрономического цирка ставит чашку мне на колени, я обхватываю пальцами огненно-горячий фарфор и, неожиданно для самой себя, выпускаю чашку. Она разбивается.

— Что такое? — спрашивает Жюстина. — Чашка упала? Ничего страшного. На этажерке есть тряпка. Летиция, мне бы очень хотелось написать твой портрет до отъезда, — продолжает она.

— Когда вы уезжаете?

— Кажется, в следующую субботу. Франсина должна заняться билетами на самолет. Юго отвезет меня в Ниццу, в аэропорт. Я еду в Берлин, на пре-пассеистическую выставку.

— Хм… пре-пассеистическую? — повторяет Летиция.

— Да, постмодернизм себя изжил. Надо идти дальше. Возвращение к традициям, реакция. Мы находимся на рубеже между после-пост-модернизмом и началом завтрашнего дня.

Я представляю себе Жюстину в образе комиссара полиции с целыми бригадами инспекторов, находящихся под действием прозака. «Но скажите, вы убили его, чтобы забрать его жизнь, или вы жили, чтобы украсть его смерть?»

— О, — восклицает Летиция, — «ПсиГот’ик»!

О чем это она?

— Вы знаете этот журнал? — с удивлением спрашивает Жюстина.

— Нет, но выглядит он забавно.

— Не знаю, забавно ли, но он интересный. Это журнал по искусству, занимающийся вопросами связей между расстройствами личности и креативностью, — объясняет Жюстина. — Я сделала для них одну или две выставки и подготовила несколько концептуальных статей об экспериментальном искусстве.

Расстройства личности. Выражение, довольно часто повторяемое кровожадным Вором.

— А кстати, который час? — вдруг спрашивает Жюстина.

— Шесть часов, — отвечает Летиция.

— Ах, мне надо позвонить, — извиняется она. — Где-то тут должен лежать мой мобильный.

— Вот он. Мы уходим. До свидания.

Мы выходим, Леонар тоже.

— Осторожно, Леонар, — говорит ему Летиция. — Жюстина пытается похитить твою душу.

— У ме-ня н-ет д-ду-ши, — очень спокойно отвечает Леонар.

Он, прихрамывая, уходит к себе. Мы спускаемся.

— Если бы вы это видели, — шипит Летиция, везя меня в салон. — У меня мороз по спине пробежал. Черные линии, пересекающие полотно во всех направлениях, и пятна почти что минерального зеленого цвета, как будто открылась дверь, а за ней что-то ужасное.

Блокнот: «А мой портрет?»

— Он мягче. Вы сидите в синем небе, как большой подсолнух, а ваши волосы развеваются в виде ореола. Можно сказать, Офелия, перенесенная на картину Ван Гога.

Офелия, тонущая в синем альпийском небе.

«Ты будешь ей позировать?»

— Не знаю. Боюсь, что я буду глупо выглядеть, позируя кому-то, кто не может меня видеть. Все эти ее штучки медиума меня нервируют. А с другой стороны, мне было бы довольно любопытно увидеть, что она может из меня сделать, — мечтательно добавляет она. — Так и вижу, что она одевает меня во что-то коричневое, как гусиные какашки, и добавляет немного грязно-белого в виде глаз.

Прелестный девичий юмор…

— Простите меня, Элиз, — вдруг шепчет она возбужденно, — но Леонар только что спустился и подает мне знак!

Все, оставим мамочку в ее кадиллаке и бросимся со всех ног к чудовищу с зелеными глазами. Я кажусь самой себе маленькой креветкой в большой корзинке крабов. Появление Лорье действует на меня, как глоток свежего воздуха. Протягиваю ему листок, где записала волнующие меня вопросы. Он читает их вслух. Потом прочищает горло.

— Итак, что касается пункта номер один, могу вам сразу ответить. Гастальди держал в своих руках нити управления биржей. Его жена сделала отличную партию, выйдя замуж за наследника семейного банка. Их сбережения, — по самым скромным подсчетам, там два миллиона в новых франках, — в соответствии с классической схемой, переходят их потомкам. Поскольку их единственная дочь Марион умерла, нотариус занят поисками возможных живых родственников, могущих претендовать на наследство.

Что касается пункта два, я проверю, находилась ли Эннекен в клинике одновременно с Вероник Ганс. Вы думаете о возможных связях, имеющих отношение к наркотикам? Сведение счетов?

Я ничего не думаю. Я задаю вопросы, как будто забрасываю крючки, и жду, кто клюнет.

— Соня также прошла курс детоксикации два или три года назад, — продолжает Лорье, треща пальцами. — Соня, Марион Эннекен, Вероник Ганс…

«А Ян, его пребывание в клинике?»

— Вы предполагаете, что… Он мог с ними встретиться во время пребывания в клинике? — тихо спрашивает он сам себя. — Я вас оставлю, мне надо пойти и многое проверить.

Он уже ушел. В моей голове вертятся имена. Соня. Марион. Вероник. Их связывают наркотики? Или Ян? Или и наркотики, и Ян? Может быть, Ян — дилер? Представим себе, что Соня и Марион обманули своих поставщиков и те их заказали. Что Вор — всего лишь профессиональный убийца. Отлично, но тогда при чем тут я? Чтобы запутать следы? А Вероник Ганс, она тоже в опасности? Голова распухла от вопросительных знаков. Никогда раньше не отдавала себе отчета в том, насколько важен этот чертов знак. Если бы он взял и вдруг исчез из французского языка, я не смогла бы думать. Представим себе детектив без вопросительных знаков: нет вопросов, нет и ответов. Без вопросительных знаков мои мысли стали бы похожими на море во время штиля. Неподвижными. Как я сама.