Книга Время ацтеков - Владимир Лорченков

– И у тебя день рождения, – задумчиво говорит он.

– Поздравляю, – поздравляет он.

– С днем рождения, – обнимает он меня за плечи.

– Насмотрелся детективов и, обнимая, обыскиваешь, – говорю я.

– Насмотрелся детективов и, обнимая, обыскиваю, – кивает он.

– Ах, деточка, – поет он.

– Если бы ты знал, сколько в детективах правды, – задумчиво поет он.

– Я-то этим говном 20 лет занимался, – говорит он.

– Уж я-то знаю, что к чему и что почем, – хвастается он.

– Уж ты-то, – говорю я.

– Заходи, – спохватывается он.

Мы заходим в прихожую. Разуваясь, я кладу нож в ботинок. Луна шепчет мне, что пока оружие не нужно.

– Луна шепчет мне, что ты не опасен, – говорю я.

– Поэтому давай выпьем, – предлагаю я.

– Луна? – кривит губы он.

– Да, – киваю я. – Луна – это очень серьезно. Для ацтеков. Гораздо больше, чем Солнце. Хотя любили они больше Солнце.

– Объясни, – просит он.

– Читал Библию? – спрашиваю я.

– Не напрягайся, – говорю я. – История про Иисуса Навина. Ну, когда он заиграл на трубе, на чем они, древние евреи, играли по праздникам. Солнце встало, и за день евреи разгромили врага.

– Ага, – припоминает он.

– Припоминаю что-то в этом роде, – говорит он.

– Смотрел в утренних мультфильмах, ну, где истории из Библии доступно разжевывают, – допускает он тавтологию.

– Еще когда мы были со Светой, – грустит он.

– У меня по пятницам не было утренних дежурств, – вспоминает он, – я на цыпочках шел на кухню и смотрел это дерьмо по маленькому телевизору почти без звука, чтобы не разбудить горячо любимую жену, – вздыхает он.

– Ах, – говорю я.

– Выпьем, – говорю я.

Мы чокаемся и пьем залпом, и он сразу разливает еще. Мы так же не спеша закуриваем. Адова смесь. Но луна шепчет – оставайся.

– Так вот, – вспоминаю я.

– Этот гребаный миф оказался вовсе не мифом. Астрономы подбили баланс и выяснили, что в тот день какая-то комета пролетела так, что гребаное Солнце над нашим полушарием и правда зависло на сутки, – затягиваюсь я.

– Понятно, – задумчив он, – значит, над другим гребаным полушарием была ночь. Сутки.

– Верно, Спиноза, – выпиваю я.

– Это-то и определило мировоззрение ацтеков, – говорю я.

– Они умоляли Солнце вернуться и не покидать их больше, – говорю я, – они были дикари и перепугались, что мир покинет их, вот так возьмет и покинет. В буквальном смысле умоляли. Детей своих убивали ради этого.

– Но уверенности в том, что Солнце не кинет их еще раз, у ацтеков не было, – говорю я.

– Поэтому они смотрели на мир мрачно, – улыбаюсь я.

– Понимаешь? – спрашиваю я.

– Ага, – кивает он. – Устоявшийся порядок вещей, и все такое.

– Бинго, – говорю я и затягиваюсь.

– Все это очень интересно, – говорит он.

– Только не объясняет мне одного, – разводит руками он.

– А именно, почему ты это сделал, – говорит он.

– Зачем ты их всех убил? – искренне интересуется он.

И правда. Зачем я это сделал?

– Только прошу тебя, – говорит он.

– Не нужно дергаться, и прости, что эта фраза ну прям как из боевика, – говорит он.

– Стреляю я превосходно, – напоминает он.

– Полиция нам не помешает, – говорит он.

– Ведь это все же я сбил тех двух телок, – напоминает он.

– Хоть запросто могу повесить их на тебя, – улыбается он.

– Но это не проблема полиции, а наше с тобой дело. Давай разберемся с ним, – говорит он. – Я хочу знать, почему ты это сделал?

– Ладно, – говорю я.

– Зачем ты это сделал? – спрашивает он.

– Я о Свете, – уточняет он.

– Она тебе надоела? – спрашивает он.

– Но если это было так, – говорит он, то на хрена было устраивать весь этот цирк? Бросил бы ее, да и все.

– Я правда не понимаю, – вынимает он из буфета пистолет.

– Я еще ничего не решил, поэтому тебе нечего бояться, – говорит он.

– Но так как я все еще ничего не решил, то тебе стоит опасаться, – говорит он.

– Я общался с тобой почти год, – шевелит губами, подсчитывая, он.

– Ты явно не маньяк, – качает он головой.

– Так. Почему. Ты. Это. Сделал?

Я вижу, что он плачет.

– Может быть, я шизофреник? – осторожно спрашиваю я.

Он гневно трясет головой, и на меня сыплется штукатурка от выстрела. Ладно. Я киваю. Это был неправильный ответ.

– Не будем пока о тебе, – вздыхает он.

– Сказать тебе, почему ОНА это сделала? – спрашивает он.

– Валяй, – осторожно говорю я.

– Ты извини, – говорит он, – я обойдусь без всей этой высокопарной херни про ацтеков, вицлипуцли и Марии Кюри, – мешает он все в кучу.

– Обычная, без претензий, ладная бабенка несчастлива в браке, – монотонно перечисляет он.

– Особо ни хера не делает, работой не увлечена, подруг нет, с мужем несчастлива, – горько говорит он.

– И ей выпадает типа бабское счастье, – глядит он на меня. – Молодой трахарь с доходом на двоих, и вот он порет ее трижды в день, и она почти поверила, что так и будет всю жизнь, да вот незадача, трахарь-то наш бабник и не собирается с ней жить.

– Больше того, он даже и спать-то с ней уже не хочет, надоела, – говорит легавый.

– И вот пузырь-то пшик, и мечты разлетелись мыльными брызгами, после которых пальцы скользкие, будто ты дрочил в туалете, да и спустил сгоряча на руки, – говорит он.

– И никому ты, кроме мужа, опостылевшего мужа, не нужна, да еще и, получается, трахарь над тобой посмеялся, – сжимает он зубы.

– История стара, как мир, – допускает банальность он.

– Называется «разбитое бабье сердце», – говорит он.

– А когда это еще и на кризис возраста налагается, – говорит он.

– Волей-неволей возьмешься за пистолет, – рассуждает легавый.

И берется за пистолет.

– А ты не такой ишак, каким кажешься, – говорит он.

– Я и не знал, что отвар этого дерьма не дает крови сворачиваться, – говорит он.

– О чем это ты? – липким голосом спрашиваю я, но мы с луной уже знаем.

Луна подмигивает мне и фотографирует. Вспышка. Я захожу в кафе, с шуткой-прибауткой хлопаю официантку по заду и несу кофе своей даме. Той самой, которую через час будут резать. Сливаю по пути в чашку пузырек с отваром этой редкой дряни с латинским названием. Вспышка.