Книга Отражение Ворона - Дмитрий Вересов

Каждый из партнеров пытался ее умаслить, каждый рисовал перед ней заманчивые перспективы и строил воздушные замки. У всех на нее были свои виды. Вампирша в киноужастике Крэса Уэйвена и сестра милосердия в драме про голодающих детей Зимбабве, проститутка в черной комедии «Дырявая панель» и многодетная мамаша в фильме «Мать сорока богатырей». Каких только ролей ей не предлагали. И хотя Таня потом уже старалась пропускать слова своих кавалеров мимо ушей, в голове у нее все же воцарился настоящий хаос.

Она искала глазами Колина, чтобы он пришел ей на помощь и избавил на время от необходимости общаться с бесконечной вереницей новых знакомых. Но Фитцсиммонс был так увлечен разговором с каким-то напыщенным толстяком, что не замечал красноречивых Таниных взглядов.

На балу Колину представлялся случай поговорить с самыми важными людьми.

С самыми архиважными, с теми, кто еще в период великой американской депрессии начинал крышевать голливудскую киноиндустрию, а теперь, в сотни и еще в сотни раз приумножив единожды вложенный капитал, решал идеологические вопросы общей голливудской политики.

Колина подвели к Уильяму Петти-младшему. Младшему было явно под семьдесят…

– В ваш фильм вложены некоторые средства покойного лорда Морвена? – спросил Петти-младший.

– Да, сэр, – почти по-военному ответил Колин, искоса поглядывая, как Татьяна делает тот элемент аргентинского танго, что в просторечии именуется дорожкой, и как красиво и грациозно она выполняет обязательные резкие повороты головы.

– Эти средства, вероятно, и пошли на приобретение этого скандального русского авианосца? – спросил Петти.

– Крейсера, сэр, – поправил Колин.

– Неважно. Важно то, что нам бы хотелось сделать что-либо приятное в память о нашем покойном друге – лорде Морвене, – сказал Петти, – мы бы хотели посодействовать тому, чтобы кино, отчасти снятое на деньги нашего друга, было бы отмечено общественностью именно в той части, в какой оно было профинансировано…

– Сэр? – Колин вопросительно наклонил голову.

– Видите ли, – продолжал Петти-младший, – дать фильму о русских как о героях главные призы американского киноискусства было бы неверно с политической точки зрения…

Колин нервно сглотнул. Он понимал, что для него сейчас наступил момент истины. Именно эти калифорнийские нефтяные воротилы, главным среди которых и был Петти-младший, решали вопросы идеологических и политических перспектив американского киноискусства.

Они рассматривали кинобизнес как дорогую игрушку. Как футбольный клуб, который приносит не только деньги, но и гордость, как гордость от обладания красивым автомобилем или красивой женщиной.

– Целесообразно было бы дать вашему фильму приз за лучшие спецэффекты, имея в виду эти скандальные и дорогие плавучие железки, – сказал Петти.

Но прежде, чем стоящий рядом с Петти секретарь объявил бы аудиенцию законченной, Колину хотелось услышать еще что-нибудь утешительное. Ведь он надеялся на большее.

– Вы же понимаете, господин Фитцсиммонс, в Голливуде крутятся не только деньги лорда Морвена, светлая ему память, так что целесообразно было бы ограничиться двумя призами, уже названным, и помимо того, за лучшую женскую роль…

Секретарь склонился к уху Петти и что-то зашептал. Толстяк встрепенулся.

– Где? Что-то я не вижу… – Секретарь вновь зашептал, показывая наверх. – Да-да, сейчас иду.

Петти дружески похлопал Колина по плечу и на прощание сказал с астматическим придыханием:

– Идите, дорогой Фитцсиммонс, танцуйте, лапайте девчонок за ягодицы, пока и ноги танцуют, да и все остальное функционирует.

Он повернулся и, сопровождаемый секретарем, направился к лифту, оставив Фитцсиммонса в состоянии легкого грогги.

Два «Оскара»! Значит, ему дадут два «Оскара»… Жаль, эх, как жаль, что не за лучшую режиссуру и не за лучшую мужскую роль… Но все равно – фильм-то его! Надо ли сказать Татьяне? Нет, этого делать нельзя… Петти, конечно, дипломат, он ведь ничего напрямую не сказал, все формулировки звучали, как «целесообразно было бы…» И юридически к его словам, даже попади они в газеты, придраться было никак нельзя. Подумаешь, высказал свое мнение! Он же не сказал: «Мы присудим ему две статуэтки». Он сказал – было бы справедливо, если бы он получил двух «Оскаров». Но отныне, с этой минуты, для Колина уже не было той постановочной интриги, которой так славится церемония присуждения главного приза американской киноакадемии.

Сидя в первых рядах овеянного славой зала, когда разнаряженные в пух и прах оскароносцы прошлых лет примутся разыгрывать всю эту игру в конвертики с фамилиями номинантов, он, Колин Фитц-симмонс, будет сидеть на своем стуле, ни капли не переживая.

Он уже будет точно знать.

Потому что слово Петти – это слово калифорнийского закона. Как слово шестизарядного мистера Смит-энд-Вессона в те давние далекие годы освоения Западных земель.

Колин взял с подноса еще один бокал шампанского.

Таня танцевала теперь что-то тягуче медленное.

На сцене, сопровождаемый большим симфоническим оркестром, пел двойник Элвиса Пресли.

Love me tender

Love me sweet

Never let me go

You have made my love complete

And I love you so

Таня танцевала с Леонидом.

«Они, именно они сегодня именинники», – подумал Колин.

И почему-то вдруг заревновал, глядя на улыбающуюся друг другу пару.

Расстояние от дверей до углового диванчика Петти преодолел с поразительным для своих лет и комплекции проворством.

– Ваша светлость, вы здесь… Ах, я польщен, польщен… Для нас такое счастье… – Он склонился над протянутой рукой, приложился губами к узкому запястью. – Вы сегодня обворожительны, как никогда.

– Да полно вам, Петти, я не для того проделала этот утомительный перелет, чтобы слушать дежурные комплименты.

А между тем, Петти ничуть не кривил душой – в строгом черном костюме и в шляпке с ниспадающей вуалью, слегка прикрывающей верхнюю часть лица, леди Морвен и в самом деле была чудо как хороша, так что дряблое, дважды шунтированное сердечко нефтяного магната дрогнуло и забилось чаще.

– Присядьте. Я воспользовалась предоставленным мне временем и разработала некоторые встречные кондиции по предложенному вами конкордату, – продолжила леди Морвен. – Завтра, во втором часу пополудни, я намерена вылететь в Нью-Йорк, оттуда – домой. Полагаю, этого времени вам будет достаточно, чтобы изучить мои условия и выработать решение. Ежели нет – я готова принять вас в Морвен-хаусе в удобное для вас время.

Петти нервно заерзал на краешке дивана.

– Но… эти условия… Не противоречат ли они сути сделанного нами предложения?