Книга Телевидение - Олег Андреев

— Ой, как тепло! — обрадовалась Наташа. — Только в ноги дует немного.

Денис горько усмехнулся, вспомнив ощущения из почти уже забытой наземной жизни, так часто ругаемой нами за свою неустроенность и неудобства и такой на самом деле доброй к нам, особенно если оценивать ее из двадцатиметровой глубины холодного и смертельно опасного подземелья. Ему пришли на ум хорошо всем известные ночные муки, когда чертово одеяло, сбившись в проклятом пододеяльнике, никак не хочет лечь как следует и маленькая щелочка под ним где-то в ногах превращается в спусковой крючок бессонницы…

— Сейчас решим проблему, — пообещал он, подгибая длиннющие штанины под маленькие ножки. — Все, спокойной ночи.

— А сейчас ночь? — сонным голосом спросила она. “Действительно, а что там сейчас, наверху? День? Ночь?"

Денис только сейчас вспомнил, что ни разу не посмотрел на часы, пока они боролись за жизнь в тоннеле. Он нажал на кнопочку брелка, и на дисплее высветились цифры.

— Ты не поверишь, — сказал он Наташе. — Но уже почти час ночи!

Девушка не удивилась — она спала.

Хованский решил заняться собой. Для начала, чтоб разогреться, он изо всех сил отжал Наташину одежду и развесил ее на спинках стульев. Потом снял свою и проделал с ней то же самое, накинув ее на ножки перевернутого стола — авось до утра, если здесь таковое существует, немного подсохнет. Он тут же почувствовал, как холод охватывает все тело, и стал интенсивно растираться уже влажными после Наташи портянками. Помогло! Через несколько минут Денис почувствовал, что кожа начала гореть, и, спасая возникшее ощущение, юркнул в шкаф, прикрыл дверцы, прижался, лежа на боку, к грубой ткани робы, через которую просачивалось едва уловимое тепло девичьего тела, и.., провалился во тьму.

Москва

Когда Володя вернулся домой, жена уже спала. Дети тоже.

Он тихонько разделся, стараясь не шуметь, достал с антресолей чемодан и стал укладывать свои вещи.

Друзья не подвели и за один день не только достали ему нужные химикаты, но и сами смешали их в нужных пропорциях.

Теперь плоды его со старыми друзьями стараний матово поблескивали на столе. Володя не побоялся принести их домой: для него наступила пора глухого отупения, когда на все наплевать. Впрочем, ни дети, ни он пить пиво не будут.

Он вообще здесь оставаться не собирался. Сейчас сложит самое необходимое и уйдет. Он не хочет выяснений, не хочет драк — а до драки точно бы дошло, начни он с женой разговаривать, — он все продумал, план его сработает обязательно.

Упаковав вещи, Володя поставил банки мексиканского пива в ящик, вынул из кармана ключи от квартиры. Присел на дорожку. Он точно знал, что сюда больше не вернется. Сегодня он переночует у своего дружка, того самого, что предложил “из пистолета”, а завтра…

Завтра будет видно.

Жена шевельнулась во сне.

Володя быстро встал, вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Все, теперь он переступил черту. Теперь он не сможет вернуться и что-то изменить. Ключей у него не было.

Он решился.

Он убьет их всех…

Питер

Спасатели начали с самого простого — прошли по тоннелю со станции “Северная”, пока не уперлись в просевшую породу, вывалившиеся тюбинги и сочащуюся изо всех щелей воду. Сделали замеры, сверились с отметками диспетчера, прослеживающего движение поезда, и ахнули. Выходило, что от начала завала до места, где сработала аварийка, то есть приблизительного места аварии, — около ста метров. Со станции “Десятниково” получалась примерно та же картина.

На то, чтобы пробить сто метров в плывуне, месяцы уходят, а здесь счет шел на часы.

— Не может быть, — говорили начальнику спасательного отряда метростроевцы, — двести метров обвала — такого не бывает. Вы начинайте, за этой стеной пустота.

Нагнали солдат, еще строителей, натащили техники и начали.

К обеду прошли десять метров, породы вывезли на все двадцать: очищенное место тут же заполнялось ползшей, как зубная паста, жижей. А всей техники было — лопата и тележка. Подогнали было щит, прокладчик тоннелей, но он был бессилен, то и дело упирался в сложенные кольца тюбингов. Пришлось его убрать и снова махать киркой и лопатой.

К шести вечера, когда преодолели еще десять метров, течь плывуна прекратилась, порода стала устойчивее, дело пошло веселее.

Вскоре стена грязи и бетона осыпалась, и за ней открылся почти чистый путь. Пустили в узкую щель сенбернаров с медикаментами и спиртным, но собаки быстро вернулись.

Через полчаса, когда выкопали достаточный лаз для того, чтобы мог пройти человек, в образовавшуюся пустоту на страховочном тросе отправились четверо спасателей.

Трос травили недолго. Всего метров пять шел отряд.

— Что там? — спросил по рации у старшего руководитель работ.

— Ничего, — сказал тот. — Тут опять завал.

— Ну-ка копните, может, он неширокий.

— Копнем, — ответил старший.

Это были его последние слова. Земля под ногами сильно дрогнула, и в следующее мгновение из лаза вылетел плотный столб грязи.

От селевого потока нельзя убежать, от плывуна — тем более. Казавшаяся еще недавно такой тяжелой стена породы стронулась с места и легко покатилась по тоннелю, давя под собой и лопаты, и тележки, и людей. За полторы минуты вся проделанная за день работа была уничтожена. Погибли четверо спасателей, которые спустились в лаз, и еще семеро, не успевшие уйти от потока.

Когда плывун остановился, когда собрали тех, кого можно было собрать, — живых и мертвых, оказалось, что плывун отвоевал у людей еще десять метров. Теперь до поезда стало больше ста метров. И еще это значило, что живых в составе уже не найдут, даже если когда-нибудь до него доберутся.

Раненых развезли по госпиталям и поставили возле палат милицейские посты, чтобы ни одна живая душа их не видела. Остальных не выпускали из метро. Здесь они и ели и спали.

Журналист ОРТ, который вел из здания станции прямые репортажи, о чем-то догадался, но его строго предупредили — об этой трагедии ни слова. И он по-прежнему брал интервью у пресс-секретаря Метро-строя, который бодро докладывал, что спасательные работы успешно продолжаются, что с людьми в поезде установлена звуковая связь путем перестукивания, что к завтрашнему утру, ну в крайнем случае к полудню, поезд будет освобожден из завала.

Единственное, чем мог сотрудник общероссийского канала дать понять, что словам пресс-секретаря верить не стоит, — это говорить мрачно и смотреть все время в землю.

Ночью он напился до чертиков и кричал своему оператору, что завтра в эфир они не выйдут, что ему стыдно, что он совесть свою никому не продаст.