Книга Вкус страсти - Дженнифер Блейк

— Вы хотите сказать…

— Я уже подумал об этом.

— Дэвид…

— Ну, говоря по правде, я уже сотню раз об этом думал, — глухо и как-то бессвязно произнес он. — Я представлял себе вас здесь, со мной, и мы оба были обнажены. Вы были со мной и в шатрах, и во дворцах, и в сотне бань, и у тысячи походных костров. Я закрываю глаза, и вы приходите ко мне, безо всякой одежды, а ваши волосы сияют и развеваются…

Она бессознательно протянула руку, собираясь прижать кончики пальцев к его губам, чтобы остановить поток волнующего признания. А когда он улыбнулся ей из-под пальцев, она задрожала.

— Маргарита!

— Что? — Почему голос у нее внезапно охрип? Он назвал ее без титула — без «леди». Возможно, она не настолько возвышенна в его мыслях или даже в его мечтах.

— Вы одеты?

— Разумеется. — Она отдернула руку от его губ: ее нестерпимо будоражили движения его губ под чувствительными кончиками ее пальцев, щекотка от его теплого дыхания.

— А вы бы…

— Нет, — сказала она, прежде чем он успел произнести свою тихую просьбу.

— Я боялся, что вы скажете «нет». — Он вздохнул — этот долгий свистящий звук был свидетельством поражения. Он замотал головой, словно не мог терпеть боль. — Тогда поцелуйте меня.

Поцеловать вас. — Эти слова она прошептала едва слышно.

— Поцелуйте — и боль уйдет. Поцелуйте — и все будет хорошо. Такая малость, конечно же, допустима.

ГЛАВА 8

— Просто… поцеловать вас, — повторила Маргарита.

Дэвид уловил в ее голосе нотки любопытства, которое она попыталась скрыть, — а значит, она тоже об этом думала. От таких мыслей голова у него стала болеть в два раза сильнее, ему даже начало казаться, что с каждым ударом сердца мозг бьется о верхушку черепа. И разве он не заслужил такую муку?

Да он просто глупец, раз решился дразнить ее! Впрочем, сопротивляться такому желанию было невозможно, тем более что она, очевидно, считала, что он бредит. Может, и бредит, только совсем немного, раз ему удалось так далеко зайти. Он хотел получить этот поцелуй больше всего на свете, хотел прикоснуться губами к ее губам — хотел сильнее чего бы то ни было за последние несколько лет, возможно, сильнее чего бы то ни было вообще за всю свою жизнь.

Но, конечно же, не собирался на этом останавливаться. Коснуться ее, насладиться ее вкусом и открыть ей кое-что из того, что происходит между мужчиной и женщиной, — все это могло стать первым набегом в задуманной кампании, предназначенной убедить ее, что освободить его от клятвы означает совершить добрый и необходимый поступок. В дело должно идти все, что поможет превратить ее реакцию в реакцию любовницы, а не друга. В кампании соблазнения ничто не помогает так хорошо, как желания самой женщины. По крайней мере, так ему довольно часто говорили Оливер, да и другие мужчины тоже.

Он никогда не начинал игру в соблазнение, если не испытывал никакого интереса, хотя и принимал предлагаемые дары, если дама отличалась миловидностью. Сказать по правде, он намного легче сдавался на милость опытных соблазнительниц, когда они хоть чем-то, хоть немного напоминали ему леди Маргариту. Он был безнадежен. По крайней мере до сего момента, когда она оказалась так близко, как никогда прежде.

— Моя голова, — прошептал он и вздрогнул — следует отметить, не совсем притворно, — он, конечно, утишит головную боль.

В ее глазах мелькнула тень беспокойства, но и любопытство, прежде чем она опустила ресницы.

— Правда?

— Да, — с трудом каркнул он.

Она пошевелилась, заставив зашуршать свое платье. Он почувствовал, как ее грудь мягко прижалась к его руке, и чуть не застонал от этого сладостного, сводящего с ума прикосновения. Он обратил к даме свое лицо, но не сумел бы произнести ни слова, даже если бы от этого зависела его жизнь. Каждый дюйм его кожи окаменел от нетерпения, а губы покалывало от жгучего желания.

— Ну, если вы уверены… — протянула она.

Край ее покрывала скользнул по его обнаженной коже ниже повязки. Это прикосновение так походило на ласку, что он вздрогнул. Он уловил сладкий, свежий аромат, характерный лишь для нее, когда она еще ближе придвинулась к нему и наклонилась, не вставая с колен. Она коснулась его лица кончиками пальцев, и они обожгли его челюсть нежным огнем, легонько потрогали щетину, уже успевшую вырасти, хотя он брился сегодня утром. Ее дыхание щекотало ему подбородок.

Ее лицо было совсем близко, а глаза так потемнели, что казались почти черными. У него все плыло перед глазами и раздваивалось: он видел два лба, два носа, два нежных, но упрямых подбородка, четыре ласковых глаза. Он опустил веки: у него снова закружилась голова.

И в это мгновение ее губы коснулись его губ. Касание было легким, едва ощутимым. Но тут ее губы прижались плотнее, так, что они в точности повторили форму его губ: стык в стык, край в край, уголок к сладкому уголку.

Мир вокруг них исчез. Дэвид сдержал стон, то ли опасаясь, что Маргарита пошевелится, то ли страшась, что не пошевелится. Он не дышал, перестал думать, каждая частичка его тела замерла, когда кончик ее язычка проложил горячую влажную дорожку по гладкой поверхности его губ, вкушая его с такой невинной жадностью, что у него кровь закипела в жилах.

Он почувствовал, как Маргариту пробирала дрожь, как она внезапно вцепилась в волоски у него на груди, когда он разомкнул губы, позволив ее язычку скользнуть внутрь. Он двинулся вперед, но остановился. Однако она не отстранилась, как он почти ожидал, а задержала свой язычок на влажной и жаркой внутренней поверхности его губ, словно изучая их особенности. Он хотел заставить ее пойти дальше, но принудил себя сохранить неподвижность.

Она коснулась гладких краев его зубов, натолкнулась на шероховатую поверхность его языка и игриво провела по его краешку.

Его снова пронзила боль, даже более сильная, чем во время удара кинжалом в бок. Он позабыл все поцелуи, которые когда-либо получал от женщин, утонув в восхитительном аромате этой встречи губ и дыханий. Дэвид хотел, чтобы это длилось целую вечность. Он бы позволил ей любые эксперименты, предоставил доступ ко всему, чем он был или намеревался быть. Не помня себя от желания, он поднял руку и, просунув ее под покрывало, положил ладонь ей на затылок, пытаясь удержать ее голову в таком положении.

Господь милосердный! Как же он хотел ее, ему не было нужно ничего, кроме обладания ею.

Она была единственной слабостью его души, и он очень хорошо это осознал, когда кровь рванулась по венам жаркой волной, накрывающей разум. Она была намного опаснее любого врага, но его это не беспокоило. Она принадлежала ему, всегда принадлежала, если только ему удастся убедить ее в этом.

— Дэвид…

То, что его имя она произнесла хрипло, с такой мольбой, заставило его забыть обо всех своих добрых намерениях. Он не планировал воспользоваться тем, что ее губы разошлись, произнося единственное слово, но ринулся между ними прежде, чем понял, что именно делает. Ее сладость пролилась на его язык напитком из вина и опия, и это делало его неистовым. Он смаковал ее, пил ее, открывал ее атласные тайны, а его грудь вздымалась от сдерживаемого дыхания, от переполнившего его ощущения глубокого единения душ.