Книга Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов

— Я вообще ужасно недоволен распространившейся в последнее время модою на маниачество. — Сударый, которому давно уже не выпадало случая поговорить на общие темы, увлекся. — Книги про маниаков, спектакли про маниаков, газетные статьи… Я уж не о том даже говорю, что нормальных героев словно бы не осталось и читателю, окунувшемуся в мир литературы, скоро не с кем будет сверять здоровые движения своей здоровой души. Но ведь теперь каждое второе преступление норовят объяснить психической болезнью. Ведь был уже продажный чиновник, который заявил, что у него просто мания такая, что он не может с собой бороться, когда видит чужие деньги. И что же? Присяжные освободили его от ответственности, определили вместо каторги в лечебницу, и только потом уже опытные целители сумели доказать, что болезный расхититель на самом деле здоров как бык. Но главное здесь то, что общество приняло такой поворот дела как нечто естественное! Как же, мания, это все знают…

Тут Сударый заметил, что слушают его не очень внимательно.

— Вот, значит, в чем дело, — постукивая пальцем по краю кофейной чашки, сказал Персефоний. — Это из-за Свинтудоева меня в участок таскали… Вчера, — пояснил он в ответ на удивленные взгляды собеседников. — Выдернули из подотдела, на предмет алиби допытывались. Вроде бы некий упырь так шутит по ночам: шапки с прохожих сбивает и кусает за уши. — Говорил он ровно, но чувствовалось: упыря снедает злость. — А у меня ж темное прошлое…

— Посмотри на это с другой стороны, — сказал Сударый. — Безобразия, похоже, не первый день творятся, и про тебя далеко не сразу подумали. Странно, конечно, что за глупая шутка такая — уши кусать? И при чем тут призрак Свинтудоева, которого скорее всего и на свете никогда не существовало?

— А как твое-то ухо, Персефоний? — спросила вдруг Вереда.

— Да забыл уже, — махнул рукой упырь и потрогал правое ухо, на котором Сударый только теперь заметил темное пятнышко от впитавшегося йода. — Нет, не болит. А ты что, правда подумала, будто дух сумасшедшего парикмахера мог проникнуть в дом?

— Странно как-то получается, — пожала плечами девушка.

— Я чего-то не знаю? — спросил Сударый.

— Ничего особенного, Непеняй Зазеркальевич, — ответил упырь. — Просто я под утро мышь поймал, Переплет на нее жаловался. Ну и, когда ловил, неловко задел плечом половую щетку — такую, на длинной ручке — да на голову себе и уронил. А в ней, видать, какая-то щепка… Вереда мне ухо йодом и помазала.

— А я вот сегодня сережку тут уронила, подняла, стала в ухо вставлять — и сильно укололась! — задумчиво проговорила Вереда. — Еще и книгу на ногу уронила, когда вздрогнула. Глупо, правда?

Над столом повисла тишина. Сударый попытался развеять ее смехом:

— Действительно, забавное совпадение…

Однако шутку никто не поддержал. Оптограф удивленно посмотрел на смутившуюся Вереду, на задумчивого Персефония, на Переплета…

— Дружище, что это с тобой?

Домовой сидел бледный как мел, и руки у него тряслись!

— Такое дело, Непеняй Зазеркальевич… Похоже, в доме и правда кто-то есть. Кроме нас…

Сударый был тверд.

— Нет, нет и еще раз нет! Не спорю, цепочка совпадений весьма странная, но согласитесь, друзья, предположение о призраке Свинтудоева — сущий бред, от начала до конца! И потом где Дремская губерния, а где Спросонская?

— Но ведь Свинтудоев был в бегах…

— Он не мог быть в бегах, если хоть сотая доля того, что о нем рассказывают, правда! Потому что уже после второго уха его должны были взять под стражу. Про пирожки я даже не вспоминаю… Но ладно, допустим, действительно был такой маниак. Допустим, он погиб в нашей губернии. Но почему его призрак должен обладать какими-то сверхъестественными способностями и ради чего он перелетел за тридцать верст, чтобы спрятаться в нашем доме? И, главное, на что ему кусаться?

Ответов, разумеется, ни у кого не было. Сударый еще раз оглядел воздуховоды (потребовав от домового подробного рассказа, он не удержался и спустился в подвал, чтобы лично осмотреть место происшествия; остальные последовали за ним).

— Вот еще, кстати: этот призрак скрывается даже от очков-духовидов, то есть, по идее, обладает чрезвычайно тонкой структурой, а в дом проникает как тело вполне материальное, надо полагать, через чердак, по воздуховоду. И последнее: на улицах он сбивает шапки и кусает, а в доме царапает…

— Однако царапины у всех у нас довольно странные, больше похожи на уколы или даже мелкие укусы, — заметил Персефоний.

— И все-таки почерк преступления, выражаясь газетным языком, слишком разный: кровавые нападения брадобрея с бритвой, уличное хулиганство и тщательная маскировка под случайности.

— Все вы верно говорите, Непеняй Зазеркальевич, — вздохнул домовой, — а только я вам от всего чутья домовицкого клянусь: есть кто-то в доме, непонятный да диковинный. Самого не чую, но что есть он — никаких сомнений. И раз уж полиция с господином предводителем магнадзора его не выследили, значит, плохи дела.

На это Сударый не нашел что ответить. С домовицким чутьем не шутят, да еще как назло вспомнилась купчиха Заховалова и словно щелкнуло что-то в голове: ну правда, до крайности странные совпадения! Пожалуй, тут не отмахиваться надо, а разбираться…

— Ладно, начнем думать спокойно и обстоятельно, — решил Непеняй Зазеркальевич. — И для начала схожу-ка я в библиотеку, до закрытия время есть.

Он оделся и вышел на улицу. Был серый, но безветренный день, влажный снег мягко поскрипывал под ногами, дыхание поднималось белым облачком. По сторонам Сударый не смотрел. «Ушастая» история гвоздем засела в голове и с каждой минутой представлялась все серьезнее.

Домовицкое чутье — вот что убеждало. Конечно, Переплет может ошибаться, но в том, что в доме что-то не так, сомневаться не приходится.

Сударый привык рассуждать обстоятельно и, поскольку никаких других зацепок, кроме Свинтудоева, у него не было, решил начать с парикмахера-маниака. В библиотеке он попросил газеты двухлетней давности. В карточке выдачи глаз зацепился за фамилию де Косье. Невольно присмотревшись, Сударый заметил, что длинный список следующих за конкурентом читателей выполнен совсем свежими чернилами: Непеняй Зазеркальевич был далеко не единственным читателем пыльных подшивок.

Что же это получается, город всерьез верит в Свинтудоева?

Листая газеты, Сударый скоро установил следующее. Во-первых, как реальное историческое лицо Свинтудоев действительно существовал и действительно в Дремске. Во-вторых, от полиции он и правда скрывался. В-третьих, последним местом его пребывания в самом деле был Храпов — городок на берегу Лентяйки в тридцати верстах от Спросонска.

Все остальное состояло из домыслов и предположений. Добросовестные журналисты сознавались, что прямыми сведениями не располагают, и писали о Свинтудоеве очень мало, недобросовестные писали много, но чуть ли не в каждом номере им приходилось опровергать что-нибудь из предыдущего. Полновесного скандала, на который рассчитывали эти неразборчивые в средствах акулы пера, не получилось.