Книга Собачье наследство - Кевин Уигналл

— Где он?

— В заброшенном локомотивном депо. Я бы не выбрал такое место, но у парня, который на меня работает, есть мелодраматическая жилка.

— Вы удерживаете его силой?

— Вряд ли он принял бы наше приглашение.

— Он сопротивлялся?

— Нет, просто… мы просто привезли его туда. Это боснийский серб, зовут Васко Новакович, в Лондоне уже семь лет, вольный стрелок.

— Он что-нибудь рассказал?

— Я еще с ним не разговаривал.

— А расскажет?

— Кто знает? — произнес Лукас и сделал довольно долгую паузу. — Кстати, я ошибался. У твоего отца не было врагов.

— Но…

— Я имею в виду с прошлых времен. Тот, кто это сделал, скорее всего из его непосредственного окружения, обиженный работник или… Короче, кто-то очень близкий к нему.

Трудно было представить, что некто, знавший отца или работавший с ним, мог так его ненавидеть. Конкурент — да. Кто-то, кому он неумышленно перешел дорогу в прошлом, — да. Только не близкий человек. Ее отец не способен вызвать подобную ненависть. Заказчик убийства должен быть посторонним — таким же посторонним, как тот, к которому ее сейчас везет Лукас.

— Боюсь, вы снова ошибаетесь. То есть вы определенно не можете знать обо всех его прошлых связях, знать всех его конкурентов и соперников. Подумайте, какими предприятиями и компаниями владел отец!..

Элла вспомнила о папке, переданной Саймоном, и решила заняться ее изучением, как только вернется в гостиницу.

— Я просто не могу представить, что это его работник.

— Может быть, и нет, — уклончиво произнес Лукас и надолго замолчал.

Ясно, что человек, к которому она едет, — такой же киллер. Возможно, вместо того чтобы проделать работу холодно и бесстрастно, от совершенных убийств он получал удовольствие.

Они пересекли огромный пустырь, прежде чем перед ними возникло старое локомотивное депо с разбитыми окнами и провалившейся крышей.

Лукас припарковался рядом с уже стоящим «рейнджровером». Они вышли из машины. Ярдах в пятидесяти позади быстро прогрохотал поезд. Интересно, из поезда их сейчас заметили?.. Шальная мысль заставила Эллу осознать, что сейчас она переступила грань закона и стала именно тем человеком, которого в ней подозревает полиция.

Элла последовала за Лукасом в депо. В развалины свободно проникал дневной свет; сорняки и одинокие буддлеи тут и там пробивались в бетонном полу среди разбитого стекла.

Посреди помещения стоял молодой мужчина — темноволосый, худощавый, в черном костюме и белой рубашке. Потребовалось еще мгновение, чтобы заметить второго человека, сидящего на земле; его руки были скованы за спиной наручниками. Выглядел он совершенно подавленным: волосы взъерошены, лицо в ссадинах. Футболка грязная, в пятнах крови. На вид совсем юнец. Лукас говорил, что в Лондоне он уже семь лет, и Элла представляла его постарше.

— Элла, это Дэн Боровски. Дэн, это Элла…

Парень в черном костюме улыбнулся. Ему было примерно столько же лет, сколько и сидящему. Симпатичный, но Элле сразу стало не по себе, так он напоминал стандартный киношный стереотип того, кем он и являлся — наемным убийцей или гангстером, в общем, лицом из преступного мира.

— А это Васко Новакович.

Лукас повернулся к Дэну:

— Спасибо. Я позвоню.

— Не беспокойся. — Дэн посмотрел на Новаковича, потом снова на Лукаса. — Он слышал обо мне, но не знает о тебе. Как такое может быть?

Лукас удивленно пожал плечами, после чего Дэн ушел. Под шинами «рейнджровера» захрустел гравий, потом проехал еще один поезд.

— Подойди. Посмотри на него поближе.

Элла подошла. Новакович взглянул на нее, потом снова отвел глаза.

— Я не сделаю тебе ничего плохого. Все, что нам нужно, — это информация.

Парень недоверчиво взглянул на Лукаса.

— Марк Хатто, его жена и сын… Откуда поступил заказ?

Новакович кивнул, будто говорил сам себе: знал ведь, что эта работа доведет до беды… Тщательно взвешивая слова, он произнес:

— Бруно Бродски.

Лукас самодовольно улыбнулся, хотя Элла не могла понять почему.

— Спросите его, зачем он убил моего брата.

Новакович удивленно взглянул на девушку, словно только сейчас понял, что она стоит здесь не просто так.

— Ему не нужно спрашивать. Я хорошо говорю по-английски. — Он поколебался, прежде чем продолжить. — Мне заплатили за трех человек — твоего отца, мать, брата.

— Ему было всего семнадцать, — сказала Элла.

На Новаковича это не произвело никакого впечатления.

— Я делаю то, за что мне платят. Бродски говорит мне — убей мальчика, и я убиваю мальчика. Бродски говорит мне убить тебя, я убиваю тебя.

Казалось, Новакович почти злорадствует, и Элла почувствовала, как в душе закипают отвращение и ненависть. Когда она увидела его здесь, такого беспомощного, у нее мелькнула надежда, что он будет полон раскаяния, и у нее, возможно, даже получится простить этого человека…

Но ему совершенно безразлично, что он сотворил с ней и ее семьей. Похоже, он даже получает некое извращенное удовольствие.

Элле стало нехорошо. Она поняла: даже после того, как Лукас убьет его, память об этом самодовольном высокомерии стереть не удастся.

— Ладно, Элла, пойдем.

Новакович и девушка с удивлением уставились на Лукаса. А тот продолжал:

— Он всего лишь исполнитель, а не настоящий убийца. Как ни трудно, ты должна понять разницу — здесь месть неуместна.

Элле потребовалось время, чтобы осознать абсурдность ситуации. Она думала о родителях, о Бене, таком красивом в гробу, и каждой клеточкой своего существа чувствовала, что хочет смерти этого монстра. Даже понимая, что такой финал не принесет ей удовлетворения.

— Убейте его.

— Что ты собираешься делать, Элла? Убивать каждого, кто имел отношение к контракту?

— Только его, Лукас. Я заплачу вам… Как я могу оставить его жить, зная, что он сделал? Как я могу?..

Лукас не ответил.

— Вы говорите, что для него это всего-навсего работа. Что ж, пусть это будет такая же работа для вас. Я заплачу, какой бы ни была цена. Вы должны убить его. Вы должны!..

— Я уже говорил раньше, никаких денег.

Элла даже не заметила, как он достал пистолет, только услышала оглушающий звук выстрела, такой громкий, что вздрогнула.

Придя в себя, она посмотрела на Новаковича. Тот лежал на спине: тело напряжено и согнуто из-за скованных за спиной рук, рельеф мышц выделяется под майкой. Это напомнило ей одну из статуй Микеланджело, которую она видела в Италии. Умирающий раб. Не похоже было только лицо — окровавленное, лишенное формы, уже не человеческое.