Книга Амалия и Золотой век - Мастер Чэнь

Но в этот раз от мохнатого бурого ствола пальмы отделился мальчишка, один из группы таких же, как он, — уличных торговцев. Не из летучей бригады Верта, другой — обычный манильский уличный мальчишка на тощих неутомимых ногах, с небольшим деревянным лотком на сгибе локтя: сигареты поштучно, конфетки, жевательная резинка. В общем — нищий, но все же занятый делом.

Мальчишка решительно сделал несколько шагов вперед, вытянув вперед руку. Он что-то держал в пальцах.

Генерал замедлил шаг.

Мальчик подошел к нему совсем близко, закинул голову и поднял руку повыше.

Жевательная резинка, поняла я. Самый американский товар из всех возможных.

Генерал замер в неподвижности. Потом медленно опустил руку в карман, достал бумажник.

Мальчишка яростно затряс головой. Что это — он не возьмет деньги? Один сентаво, который для него все-таки что-то значил? Уличному нищему не надо денег?

Кажется, мы одновременно с генералом поняли, что происходит. Тот медленно наклонил к парню лицо с этим замечательным носом американского орла, развернул серебристую бумажку и сунул резинку в рот. А дальше — опустил мальчику руку на плечо и подержал ее там секунды три, глядя ему в лицо через непроницаемые очки. Тепло и мгновенную тяжесть этой руки я, кажется, ощутила на расстоянии.

Потом генерал повернулся и продолжил свой одинокий марш. Мальчик остался.

Он стоял на тротуаре со своим лотком и плакал о Мэри Пинки Макартур.

Я знала, что здесь хорошо, здесь другая Манила — кварталы школ и университетов, здесь строят все новые дома среди садов — и везде невысокие бамбуковые леса, запах бетона; здесь живут совсем другие люди, чем за рекой, здесь тоже могут пригодиться мои юноши, девушки и прочие человеческие ресурсы.

Это очень молодой город, поскольку побег богатых из Интрамуроса и прочих старых районов начался только на заре века. Так они и перебирались поодиночке, через поле Уоллеса, сюда, в Эрмиту, квартал местисо. А совсем серьезные «сахарные деньги» строились чуть дальше от моря, вдоль Тафт-авеню, обсаженной огненными деревьями так, что они образовали над ней полупрозрачный бледно-зеленый купол.

— Забыл адрес, мадам, — растерянно улыбнулся Хуан, останавливая калесу за длинной цепочкой авто на Падре Фаура, перед воротами, куда входили мужчины во фраках (белые галстуки, трости, лакированные ботинки) и женщины в вечерних платьях.

— Кажется, не здесь, — сказала я, вынимая из сумочки золоченую карточку. — Подальше. А, вот…

Перебивающие друг друга женские голоса доносились из-за живой изгороди из сантана и гамамелы. И еще оттуда тянулся лучший запах в мире — дымок, пахнувший мясом, нежным мясом… видимо, это вон там, в углу сада, на вертеле.

— И-и-и, — раздался веселый голос Вики, приветствовавший меня, — у нее в этот раз было тяжело напудренное лицо и большие серьги. — Британская сестра. Наконец-то! Вот здесь мы живем! А это Лилинг, а вот Урсула, которую зовут просто «Айз» — глазки, а мужчины говорят о своих делах в доме, а вас, дорогая Амалия, ждет кое-что в саду. Вон там синиганг — вы знаете, что это такое? В общем, это суп из рыбки в бульоне с овощами, обязательно кисленьком из-за зеленого манго или папайи, и с рисом. Любимая еда нашего президента. А в том углу… Видите?

И я это увидела. Вот откуда шел вкусный дым, от целого — и не такого уж маленького — поросенка на вертеле, то есть лечона, украшения любой фиесты. На угли капал жир, издавая звук «ш-ш» (ввысь поднимались облачка ароматного пара), один бок поросенка уже был ободран гостями до костей, но был еще другой бок, с хрусткой шкуркой цвета красного дерева. Она — самое вкусное.

— Возьмите кусок от шеи, вокруг ушей, — драматическим шепотом подстрекала меня Вики. — Там шкурка легко отходит. Едят руками, и вообще мы с девочками устраиваем иногда вечера камаян, еды руками, как в деревне, чтобы не забывать наши корни. Вы умеете есть руками? Ах, что я спрашиваю, вы же из Пенанга. А это — малайцы, а малайцы — это наши сородичи. Да, и не промедлите со вторым куском. Потому что…

Тут она совсем понизила голос:

— Потому что дым через перекресток долетает вон туда, а по ту сторону уже не Эрмита, а Малате, и там живет Кирино. Видите, дом с большим чердаком. Элпидио Кирино. Это тот человек, который уже многие годы занимается у дона Мануэля финансами. И попробуй к нему подступись. Сельский джентльмен из Вигана, неподкупен. Правда-правда, неподкупен. Мы тут, знаете ли, все соседи — если кто-то собрал корзинку сантолов или бананов из сада, соседи точно получат свое. Так вот, когда Кирино слышит через улицу запах лечона — будьте уверены, ждать его недолго… Да, а обмакивать надо в этот соус…

Со мной кто-то заговаривал, отпускал комплименты блузке, со всех сторон сада слышалось непрерывное тарахтение радостных голосов. У меня счастливая судьба. Да, господин Эшенден, наверное, ошибся — впервые за все время нашего с ним общения, или заболел. Мне нечего здесь делать. Зато я попала в такое место, куда нормальный человек не приезжает. Ну, и что же не порадоваться? Меня кормят отличным поросенком просто потому, что я есть, и потому, что им скучно, а тут — новые люди.

Вики маршировала по саду под руку с внушительным джентльменом без признаков талии, вела его прямым ходом к поросенку: видимо, это и есть неподкупный Элпидио Кирино, главный финансист президента. Ну да, вот она мне драматично показывает на него глазами.

Некто Помона Гомес — дико оживленная светская дама неопределенных лет — завела со мной разговор о том, что отсюда и до первых чисел января никто в этой стране уже не работает, праздники следуют непрерывно. А февраль — это месяц карнавалов. Ну, а март… Да, в общем, я и без нее все это уже поняла.

— Сладости! — поставила меня перед неизбежным фактом возникшая откуда-то из глубин сада Вики. — У нас вчера приехал целый докар из гасиенды… докар — это вроде вашей калесы с лошадью… привез рис свежего урожая. А, подождите!

Вики всплеснула руками.

— А куда же они девались? Я хотела вас с ними познакомить. Вот так было и в школе, а мы все из Ассумпсьона — отвернешься, а эти две сестры со своим завтраком, пан де саль с маслом и сахаром и персик из сада, куда-то забились в угол, и не найдешь. Так, в саду их не видно. А давайте обойдем весь дом! Заодно покажу нашу коллекцию испанской мебели. И если эти две негодницы не заперлись вдруг в тайфунной комнате под полом, то…

И мы идем в дом.

Мы маршируем по лестнице из сада, проходим в распахнутые двери цветного стекла — с витражами в виде ананасов и пальмовых листьев; я снимаю чинелы, в одних чулках чувствую себя беззащитной, двигаюсь неслышно по идеальному полу твердого дерева, мужские голоса из большой залы… Какая-то дверь. Комната с испанской мебелью. И они, двое, молча и неподвижно стоят, оперевшись на барокковый буфет.

Дверь захлопывается за моей спиной. Вики здесь больше нет. Я в ловушке. Сейчас кто-то опять захочет отрезать мне голову.