Книга Афганский шторм - Николай Иванов

Такое двусмысленное положение министра обороны, а еще и отсутствие, конечно же, опыта работы с огромной и разностороннейшей армейской машиной мешали и эффективному управлению армией. Амин, не забывавший ничего, тем более не забывал подчеркивать промахи нового министра и в конце концов убедил Тараки в том, что Совет обороны как коллективный орган не действует, и поэтому всю вооруженную борьбу против контрреволюции нужно сосредоточить в одних руках. Очень опытных и мудрых. Конечно же, любимого и мудрого Тараки.

И тот специальным указом Ревсовета он взял на себя «ведение всех дел, связанных с обороной родины, и командование всеми вооруженными силами страны».

Однако далее в указе подчеркивалось самое страшное для «твердых» халькистов: «До тех пор, пока не прекратится иностранная агрессия, я поручил своему любимому и выдающемуся товарищу Хафизулле Амину… по моим непосредственным указаниям заниматься деятельностью министерства обороны».

Потом этот шаг будет стоить Тараки жизни, ну а тогда Амин с улыбкой отправлял своих противников на прежние должности: Обе стороны понимали, что такое противостояние долго продолжаться не может, и, хотя чаша весов вновь склонилась в пользу аминовцев, предсказать конец развязки не решался никто.

Март 1979 года. Москва

Именно из-за гератских событий впервые за три года своего пребывания на посту министра обороны Дмитрий Федорович Устинов предельно конкретно почувствовал, что он маршал и что именно он непосредственно отвечает за оборону страны.

Да, уже ровно три года, как он министр. 26 апреля 1976 года, в день смерти Гречко, Брежнев подошел к нему и сказал:

– Дима, я думаю, ты должен стать министром обороны.

– Да что ты, Леонид Ильич. – Устинов даже отступил на шаг, чтобы лучше рассмотреть лицо Брежнева. Поняв, что тот не шутит, уже более серьезно ответил: – Я, конечно, хоть и генерал-полковник, но это звание у меня с сорок четвертого года, человек я сугубо штатский. Мало, что ль, генералов и маршалов?

– А ты знаешь, о чем я подумал? – Брежнев пожевал воздух. – Сейчас для наших Вооруженных Сил главное, чтобы ими не командовали, а оснащали современной техникой. А кто, кроме тебя, в этом деле лучший специалист? А? Давай, утверждаем тебя председателем комиссии по проведению похорон.

Тот, кто хоронит, становится преемником умершего – это закон, не дававший сбоя за все годы советской власти. Генералы и маршалы смотрели во время похорон на него с любопытством, словно видели впервые. Он замечал их взгляды, и вспоминался невольно июнь 1941 года, когда его, 33-летнего директора завода «Большевик», Сталин назначил наркомом вооружения СССР. Тоже многие косились и недоумевали, и, кажется, до 42-го года, когда ему одному из первых за годы войны присвоили звание Героя Соцтруда. Кажется, только в этот момент самые отъявленные скептики его стремительного восхождения в наркомы забыли о том, сколько ему лет.

Годы пролетели стремительно, одним днем. Вооружением занимался и после Победы, и даже когда избрали секретарем ЦК, все равно продолжал отвечать в Политбюро за оборону. Так что, если здраво поразмыслить, предложение Брежнева и не было таким уж неожиданным. Дал согласие, вновь, впервые после войны, надел военную форму. Звание генерала армии присвоили через несколько дней. Маршала – в том же, 76-м. На семидесятилетие легла на грудь к двум трудовым Звездам и Звезда Героя Советского Союза. Не хотелось, конечно, думать, что это только дань традиции: Брежнев оказался прав, армия и флот нуждались в техническом перевооружении, и именно под его началом военно-промышленный комплекс на два-три шага обогнал все остальные отрасли народного хозяйства. Можно сказать, что только из-за паритета именно в военной области, и особенно в военном космосе, с нами вынуждены были уважительно разговаривать и Штаты, и вообще блок НАТО. Не будь этого прорыва в новую технологию, кто бы стал считаться со страной, изо всех сил латающей дыры в своей экономике? Так что он не стеснялся своей новой Звезды и готов был ответить хоть перед Политбюро, хоть перед совестью, что сделал все возможное для безопасности Родины.

А вот теперь оказалось, что министр обороны еще все-таки обязан и командовать. События в Афганистане, вернее донесения разведчиков, говорили о том, что эта точка на карте становится все более горячей. И не где-нибудь за сотни и тысячи километров от границы, а буквально под боком.

Год назад они в Министерстве обороны как-то не приняли всерьез сообщение о создании в Турции штаб-квартиры «Новой Великой Османской империи», в состав которой по замыслу организаторов должны были войти мусульмане всех сопредельных с Турцией стран, в том числе, конечно, и 70 миллионов мусульман из нашей Средней Азии и Закавказья. То есть создать некий мусульманский фашиствующий блок. Улыбнулись вроде бы невыполнимости подобного, а в Среднюю Азию зачастили «полюбоваться» восточной экзотикой сотрудники американского посольства, туристские группы. Ларчик открывался просто, когда стало известно, что инициатором создания «великой» и «новой» является не кто иной, как Пол Хенци, резидент ЦРУ в Анкаре. Сразу стало ясно, что одна из ставок в борьбе с СССР сделана на религию. И на сообщение разведки посмотрели более серьезно: если произойдет объединение – в любой форме, в любом виде, – то дальнейшее поведение мусульман прогнозировать практически невозможно из-за их фанатичности и преданности исламу.

Резня в Герате – первый признак именно этой цепи. Пробный камень, проверка прочности не только кабульского правительства, но и реакции Советского Союза. Именно ради этого мятеж был направлен, по существу, против СССР. И теперь совсем небезобидным видится лозунг, прозвучавший на гератских улицах: перенести джихад – священную войну под зеленым знаменем ислама – на территорию Советского Союза. Здесь уже не усмехнешься и не отмахнешься – надо думать о безопасности границы. И 17 марта он впервые в своей практике вынужден был поднять по тревоге Туркестанский округ, а когда пришло сообщение о гибели военного советника, дал указание Генеральному штабу развернуть дополнительно, вне годового плана призыва на сборы, еще несколько частей. Правда, с некоторыми ограничениями – не призывать женщин и студентов, не отзывать из отпусков офицеров.

К этому времени, 19 марта, подошла шифрограмма от посла и Горелова – несмотря на официальный тон, достаточно тревожная. Пузанова он знал со времен войны, когда тот был еще секретарем Куйбышевского обкома партии, а он размещал там свои заводы, так что в серьезность текста телеграммы поверил сразу.

Документ (донесение из Кабула в МИД и Генеральный штаб):

«…В случае дальнейшего обострения обстановки будет, видимо, целесообразным рассмотреть вопрос о каком-то участии под соответствующим подходящим предлогом наших воинских частей в охране сооружений и важных объектов, осуществляемых при содействии Советского Союза. В частности, можно было бы рассмотреть вопрос о направлении подразделений советских войск:

а) на военный аэродром Баграм под видом технических специалистов, используя для этого в качестве прикрытия намеченную перестройку ремзавода;

б) на кабульский аэродром под видом проведения его реконструкции, тем более что недавно на этот счет было заключено межправительственное соглашение, о чем сообщалось в печати.