Книга Беглый огонь - Петр Катериничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка надела штормовку, под которой и скрылся внушительный арсенал.
– Почему вы не надели жилет, Олег?
Пожимаю плечами:
– Бессмысленно.
– Да?
– Не в Колумбии живем. У нас, когда хотят убить, стреляют в голову.
– Не всегда.
– Но главное не это. Если бы те ребята, что «за-рядили» меня «втемную», хотели разбить мне башку, она бы давно разлетелась как гнилой орех. Пока им это не нужно. Им нужно, чтобы я думал. И – дейст-вовал.
– Да? И как же вы собираетесь действовать? По их сценарию?
– Пока. Вопросы «что делать» и «кто виноват» оставим на потом.
– А что будет потом?
– Суп с котом. Или ничего не будет.
– Олег, ну раз вы понимаете, что вас запустили живцом, зайчиком для борзых…
– Милая барышня, запомните простую истину: чтобы увлечь погоню в пропасть, нужно бежать впереди.
Коридоры следственного управления ГУБОПа ни пышностью, ни строгостью не поражали. Стены дежурного цвета, ряды дверей. И, как в любом заведении подобного рода, неуют: словно здесь взялись делать ремонт, да так и не доделали.
По лестницам сновали умеренно озабоченные казенные дядьки самой разной расцветки и наружности; казенные тетки занимались чаем и бесчисленными бумажками. Следственное управление – оно и в Африке состоит из бумажек, цифири, сейфов и кипятильников. Включенные мониторы компьютеров в редких кабинетах выглядят как телевизоры в красных уголках больниц: светят, но не греют.
Лейтенант Настя скрылась в недрах пропускной и объявилась уже не только с пропуском, но и с принадлежащим мне документом типа «папир». На который «вахтер» взглянул лишь мельком, вперившись взглядом в прелестную девушку в звании лейтенанта.
Искомый кабинет находился на третьем этаже. Здесь все было по чину: предбанник с секретаршей и компьютером, двойная дверь, одна – обитая хорошим дерматином под кожу, с отливающими тусклой нездешней медью шляпками гвоздей, вторая – из ценной породы дерева.
Стол в кабинете тоже был старорежимный, с приставной длинной тумбой. За столом восседал Крутов, озабоченно склонив седую коротко стриженную голову и вперив в нас пристальный внимательный взгляд.
– Без приключений? – только и спросил он.
– Без них, – ответила Настя.
Крутов кивнул, провел меня в дальний конец кабинета, усадил.
– А где же дверь в искомое помещение?
– Обойдешься. Задашь все необходимые вопросы. Следователь будет деликатно курить.
– А адвокат?
– Дронов, ты совсем зачах в той Америке. Какой адвокат, если служивым нужно создать видимость работы и предъявить вдове ничего не значащие фото?
– Так решила Тамара?
– Так решат в «Континентале». И правильно решат. Тамара же согласилась приехать именно для того, чтобы помочь найти убийц мужа. Никакого адвоката с ней не будет. Охрана останется за дверями. Вернее, один охранник. Ты продумал вопросы?
Хм… А чего их продумывать? Серьезно меня волнует только один: жив Дима или нет?
– Да.
– Хорошо. У нас еще минут семь. – Крутов посмотрел на часы, потом – на Настю: – Посидишь в предбанничке за секретаршу. И со всем вниманием на телохранилу. Судя по всему, парень квалифицированный, из бывшей «девятки», ну да береженых Бог бережет. К тому же это наша территория, а не банка «Континенталь». Пошли.
Крутов и Настя вышли. А я остался один в массивном начальническом кабинете, стараясь прикинуться мебелью. И мне это удалось: появившийся через минуту высокий и худой как жердь следователь прошел за стол, не сразу меня заметив, а увидев, кивнул:
– Воскобойников Олег Иванович.
У меня чуть было не выскочило: Дронов, но я вовремя поостерегся. Лишь почти церемонно поклонился в ответ.
Если Воскобойникову что и не нравилось, виду он не показал: отношения рабочие с Крутовым у него, видно, сложились давно и неформально, да и не принято в конторах совать нос в чужие оперативные разработки. Раз дал согласие побыть «манекеном прикрытия», то и отыгрывай до конца.
Дверь открыла Настя с видом заправской секретарши, пропуская вперед худенькую, одетую во все черное женщину.
Тамару я не сразу узнал: ее роскошные волосы были коротко острижены, и – они были седыми.
Не замечая меня, Тома подошла к столу, присела за приставную тумбу и уставила на следователя огромные темно-карие глазищи.
– У вас ко мне вопросы? – спросила она тихо и покорно.
Олег Иванович вдруг как-то замялся, закашлялся даже, проговорил что-то вроде: «Да у меня, собственно…» – и послал мне скорый и злой взгляд.
Тамара обернулась, какое-то время всматривалась, надела большие квадратные очки… Ее бездонно-карие глаза, укрупненные линзами, смотрели теперь на меня, она меня узнала, уголки губ поползли куда-то вниз, как у ребенка, потерявшего родителей и встретившего вдруг кого-то из их друзей, на глаза набежали слезы, с ее губ не слетело ни звука, но я успел прочесть по ним:
«Олег… Диму убили…»
Потом она тем же автоматическим движением сняла очки, спрятала лицо в ладонях и заплакала, горько и беззвучно.
Воскобойников глянул на меня выразительно, взялся за графин, наплескал воды, но Тома даже не взглянула на стакан. Я подошел, обнял ее за плечи, чуть помедлил, произнес:
– Диму действительно убили?
Тамара мигом подняла глаза, и я увидел в них вдруг ту безумную надежду, какая случается с людьми во сне, когда они видят близких живыми и веселыми и чувствуют невероятное облегчение, что никакой смерти на самом деле не было, а был дурной сон… Пусть это продолжалось мгновение, но я успел обозвать себя последним подонком и сволочью…
Тамара все поняла; глаза ее наполнились слезами, но она сумела повторить твердо:
– Диму убили, Олег.
По-видимому, лицо мое тоже изменилось; последняя надежда, которая не умирает никогда, угасла; я не чувствовал больше ничего, кроме тупой усталости, кроме дикого, кромешного оцепенения…
Тамара оказалась сильнее: она успела пережить; или – женщины вообще сильнее мужчин? Перетерпела слезы, спросила:
– Спрашивай, Олег. Спрашивай все, что тебе нужно. Я отвечу. – Она замкнулась на мгновение, но снова сумела справиться с собой, произнесла: – Я знаю, зачем тебе… Я отвечу.
Тут пришлось собраться мне.
– Тебя охраняют или контролируют?
– «Континенталь»?
– Да.
– Я не знаю.
– У него были трения с Шекало?
– Не знаю, Олег. Дима никогда не говорил о своих делах. Он нас с девочками берег.
