Книга Спасенный любовью - Дженнифер Эшли

Отец, ошеломленный, молча слушал. А потом набросился на меня. Но он был пьян, а перед ним был уже не запуганный мальчик и не робкий юноша. Так что я с легкостью его победил.

Отец очень удивился, когда я ударил его кулаком в лицо. Ведь он учил меня рабскому послушанию, учил покорно и терпеливо сносить побои и боль, утверждая, что это поможет мне вырасти сильным. Да, он вырастил меня сильным и теперь понял, насколько я стал сильным.

В то время я уже начал процедуру по пересмотру заключения комиссии о психическом здоровье Йена. Еще я велел своему помощнику составить документы для управления имуществом и раздела богатства семьи Маккензи на четыре равные части, то есть на части для каждого сына. Согласно документам я становился опекуном Йена и получал право распоряжаться его судьбой.

Отец, конечно, рассвирепел, но мой помощник блестяще справился с заданием. Один росчерк пера — и мои братья обретали свободу, а отцовские деньги переходили к сыновьям, которых он ненавидел.

Отец орал на меня, грозился убить меня и моих братьев и обещал всем нам ад. И мне пришлось… Эл, не хочу говорить тебе, что мне пришлось сделать. Скажу только, что в итоге он подписал документ, глядя на меня с неописуемым страхом. Я стал в его глазах чудовищем, но это чудовище создал он сам.

Я тотчас передал бумаги курьеру моего помощника, ждавшему снаружи. Он отвез одну копию в Эдинбург, а другую — в Лондон, где они до сих пор и хранятся.

Мой отец рвал и метал, пока не впал в ступор. Его отнесли в постель. На другой день он вышел с дробовиком, сказав, что идет охотиться на оленя. И взял с собой своего егеря. Но я не поверил, что отец мог так легко сдаться. Я тоже взял ружье, сел на лошадь и поскакал в лечебницу, где все еще содержался Йен.

Отец, должно быть, знал, что я последую за ним, потому что егеря он отправил вперед, а сам ждал меня в пустынном месте. Как только я догнал отца, он сунул дробовик мне в лицо, держа палец на спусковом крючке.

Я начал с ним бороться, и мы дрались, как два безумца. При этом ствол все время был нацелен на меня. Я знал, что если умру, то мои братья никогда не смогут противостоять отцу, несмотря на подписанные им документы. Он нашел бы способ аннулировать соглашение и сделал бы их еще более несчастными. И он убил бы Йена.

Наконец мне удалось вырвать дробовик, и теперь ствол был нацелен на него.

Я мог бы солгать тебе и сказать, что произошел несчастный случай. Мог бы сказать, что пытался вырвать ружье, а оно случайно выстрелило. Но оно уже было у меня в руках, Эл. За ту долю секунды, что предшествовала выстрелу, я вообразил все те годы ужаса, что ждали нас, если бы отец остался жить. Старый герцог был коварный и жестокий человек, к тому же… Господи, помилуй того из нас, кто унаследовал хоть часть его безумия! И я сознавал, что Йен никогда не будет в безопасности, как бы я ни старался его защитить. Поэтому…

В общем, я покончил с этой пыткой в лесу. Я нажал на курок и выстрелил ему в лицо.

Тут же примчался егерь. Я держал ружье за ствол с выражением ужаса на лице. И я сказал, что замок заклинило, а потом ружье самопроизвольно выстрелило.

Егерь знал правду, и я знал, что он знает, но он показал, что да, его светлость не проверил ствол, перед тем как выстрелить в пролетающую птицу, поэтому заряд взорвался в казенной части оружия. Что ж, от несчастья никто не застрахован…

Итак, тринадцатого герцога Килморгана не стало. Мои братья подозревали, что в действительности все было не так, как сказали мы с егерем, но они помалкивали. Я же поклялся еще в лесу, что им не придется расплачиваться за мой поступок.

Сегодня, Элинор, я признаюсь тебе в своих грехах, только тебе одной. Завтра Йен возвращается домой. Может, теперь Маккензи обретут хоть немного мира, хотя я в этом сомневаюсь, дорогая Эл. Ведь у нас с миром нелады!

Спасибо, что выслушала меня. Я почти слышу, как ты говоришь в своей рассудительной манере: «Ты сделал то, что сделал. И покончим с этим».

Мне бы хотелось услышать это из твоих уст, дорогая. Но не волнуйся, я не примчусь в Гленарден, чтобы упасть к твоим ногам. Ты тоже заслуживаешь мира и покоя.

Да хранит тебя Бог».

До Харта донесся какой-то шорох. Повернув голову, он увидел в дверном проеме Элинор — необычайно чопорную и благопристойную, в застегнутом до подбородка платье. Она смотрела на него, приоткрыв рот от удивления.

Глава 11

— Ты должна была это сжечь, — сказал герцог.

Элинор закрыла дверь и подошла к столу.

— Я почему-то не смогла. — Она даже не стала спрашивать, о каком письме шла речь.

— Почему?

— Не знаю, Харт. Вероятно, потому, что ты доверил эту тайну только мне одной.

— Да, верно, — кивнул Харт. — Только тебе.

Герцог закрыл альбом и встал. Сделав шаг к Элинор, он взял ее лицо в ладони и наклонился, чтобы поцеловать.

Харт даже не задумывался о том, зачем она поднялась наверх, и не знал, ждала ли ее внизу Изабелла. Важно было лишь то, что Элинор находилась с ним и что он ощущал тепло женщины, знавшей его самую страшную тайну. Да, она все знала, но не выдала его.

И сейчас, обнимая ее, Харт снова почувствовал себя сильным. Он покрывал ее лицо легкими поцелуями, стараясь перецеловать все веснушки до единой.

— Эл…

— Ш-ш-ш… — Она положила голову ему на плечо. — Ничего не говори. Сейчас ничего не нужно говорить, Харт.

Харт прижался губами к ее виску, потом прошептал:

— Ты вклеила фотографии в альбом. Составила книгу обо мне… Зачем?

Она подняла голову, встретив его взгляд, и ее щеки вспыхнули.

— Видишь ли, Харт, я…

Он с удовольствием наблюдал, как Элинор пыталась найти ответ на его вопрос. Наконец, еще гуще покраснев, она шепотом произнесла:

— Твоя внешность, Харт, радует глаз.

Он едва удержался от смеха, но все же ухмыльнулся.

А Элинор внезапно нахмурилась и дотронулась до царапины на его лице, оставленной каменной шрапнелью.

— Что с тобой случилось? — спросила она.

— Ничего существенного. Не уклоняйся от ответа, Эл.

Она снова провела пальцами по его щеке и пробормотала:

— Даже с такими отметинами ты очень красивый мужчина. И ты должен знать об этом.

Многие женщины говорили ему то же самое, но Харт не позволял себе упиваться их похвалами. Ведь богатство и положение в обществе могли приукрасить истинное положение вещей, даже безобразное сделав прекрасным.

— Я не хочу, чтобы ты хранила фотографии, сделанные миссис Палмер, — сказал он наконец. — Сожги их, Эл.