Книга Реестр убийцы - Патрисия Корнуэлл

Роза снова заходится кашлем, и свет в салоне «вольво», словно по команде, гаснет.

— Не надо было ему сюда приезжать. — Скарпетта смотрит на глухую кирпичную стену старого одноэтажного дома с подвалом, превращенного ею в морг. — Ему нравилось во Флориде, — добавляет она, и мысли снова поворачивают к доктору Селф.

Роза настраивает кондиционер, подставляет лицо под холодный ветерок и переводит дыхание.

— Уверена, что доберешься сама? Может, мне тебя отвезти? — предлагает Скарпетта.

— Ни в коем случае.

— А если мы устроим себе завтра небольшой выходной? Я бы приготовила прошутто, финики и жареную свинину. Есть хорошее тосканское вино. А еще я знаю, что ты любишь рикотто и кофейный крем.

— Спасибо, но у меня свои планы, — отвечает Роза, и в ее голосе слышится оттенок печали.

Темный силуэт водонапорной башни на южной оконечности острова — палец, как называют ее здесь.

Формой Хилтон-Хед напоминает башмак наподобие тех, что Уилл видел в общественных местах в Ираке. Белая вилла за знаком «Посторонним вход воспрещен» стоит по меньшей мере пятнадцать миллионов долларов. Жалюзи на окнах опущены, и хозяйка скорее всего лежит на диване в огромной комнате и смотрит еще один фильм на огромном выдвижном экране, закрывающем едва ли не всю выходящую на море стеклянную стену. С точки зрения Уилла, фильм идет как бы наизнанку. Он оглядывает берег, ближайшие пустующие дома. Темное, сумрачное небо висит низко, ветер то стихает, то рвет его с дикой злобой.

Уилл ступает на дощатый настил и идет по нему к воротам, отделяющим внешний мир от заднего двора. На большом экране прыгают задом наперед картинки. Мужчина и женщина. Трахаются. Пульс учащается, босые подошвы неслышно касаются выглаженных непогодой досок, на экране мелькают картинки. Теперь трахаются в лифте. Звук приглушен. Уилл едва слышит стоны и глухие удары тел, звуки ярости и страсти.

Вот и деревянные ворота, они заперты. Он перелезает через них и направляется к своему обычному месту сбоку от дома. Через щель между стеной и жалюзи Уилл наблюдал за ней месяцами, видел, как она расхаживает по комнате, плачет и рвет на себе волосы. Она никогда не спит ночью — боится темноты, боится грозы и бури. Ночь напролет, до самого утра она смотрит кино. Смотрит, когда идет дождь, и когда грохочет гром, включает звук на полную. Когда солнце — она прячется и от него. Спит на обтянутом черной кожей диване. На нем же растянулась и сейчас, обложившись кожаными подушками, укутавшись в одеяло. Держа в вытянутой руке пульт, отматывает фильм назад, к той сцене, где Гленн Клоуз и Майкл Дуглас трахаются в лифте.

Дома на другой стороне скрыты за деревьями и высокой стеной бамбука, в них никого нет. Они пустуют, потому что богатые владельцы никому их не сдают, а сами они сюда не приезжают. Загородными домами начинают пользоваться только тогда, когда дети заканчивают школу. Других она здесь не принимает, а соседей не было всю зиму. Она хочет быть одна и страшится одиночества. Боится грома и дождя, чистого неба и солнца и не желает больше находиться нигде и никогда, ни при каких условиях.

Поэтому я сюда и пришел.

Снова включает DVD. Уиллу хорошо знаком ее ритуал: валяться в одном и том же замызганном розовом тренировочном костюме, крутить фильмы, десятки раз пересматривать одни и те же сцены, обычно те, где люди трахаются. Время от времени она выходит к бассейну — покурить и выпустить из конуры своего жалкого пса. Она никогда за ним не прибирает, и в траве полно собачьего дерьма, но садовник-мексиканец, приходящий на виллу через неделю, тоже не убирает какашки. Она курит и смотрит на воду, а собачонка носится по двору и иногда лает — глухо, отрывисто, — и тогда она зовет его:

— Хороший песик. Ну, иди, иди сюда. Живо! — И хлопает в ладоши.

Она не играет с ним, едва удостаивает взглядом. Не будь собаки, ее жизнь стала бы невыносимой. Пес ничего этого не понимает и едва ли помнит, что случилось. У него есть конура — коробка в прачечной, где он спит или лает. Она не придает лаю никакого значения и только глотает таблетки, рвет на себе волосы и пьет водку — одно и то же день за днем.

Скоро я приму тебя в объятия и унесу сквозь тьму к свету, и ты покинешь физические пределы, ставшие для тебя адом. Ты еще будешь благодарить меня.

Уилл продолжает наблюдение, время от времени проверяя, не видит ли кто его самого. Смотрит, как она поднимается с дивана, как бредет, пошатываясь, к раздвижной двери — покурить, — забывая выключить сигнализацию. Она вздрагивает и ругается, когда система срабатывает, когда взвывает сирена, и колотит по панели, пытаясь выключить ее. Звонит телефон. Она ерошит редеющие темные волосы, говорит что-то, кричит, швыряет трубку. Уилл пригибается за кустами, замирает. Через несколько минут прибывают полицейские, двое в патрульной машине службы шерифа округа Бофорт. Из своего укрытия Уилл видит, как они останавливаются на крыльце, не входя в дом. Они хорошо ее знают. Снова забыла отключить сигнализацию, и охранная компания уведомила полицию.

— Мэм, это не очень хорошая идея — использовать для кода кличку собаки, — говорит один из полицейских, повторяя то, что говорил уже не раз. — Надо придумать что-то еще. Такой код любой грабитель угадает.

— Как я могу что-то запомнить, — возражает она заплетающимся языком, — если и это забываю? Помню только, что это его кличка. Черт… Как же его… Пахта. Да, вспомнила.

— Верно, мэм. И все-таки рекомендую поменять код. Как я уже сказал, кличка домашнего животного не лучший вариант. Подберите что-то такое, что сможете запомнить. Случаи ограбления здесь нередки, особенно в это время года, когда так много домов пустует.

— Сколько вам говорить, новое я не запомню, — бормочет она. — Когда все воет, я ничего не могу вспомнить.

— Вы в порядке? Справитесь одна? Может, нам позвонить кому-нибудь?

— У меня никого нет.

В конце концов полицейские уезжают. Уилл выходит из укрытия и через щель наблюдает, как она снова вводит код и включает систему. Один, два, три, четыре — это все, что она в состоянии запомнить. Он смотрит. Она садится на диван. Плачет. Наливает еще водки. Нет, момент неподходящий. Он поворачивается и тем же путем, по дощатому настилу, возвращается на пляж.

ГЛАВА 8

Следующее утро, восемь часов по тихоокеанскому времени. Люси сворачивает к парковке перед Стэнфордским раковым центром.

Каждый раз, прилетая в Сан-Франциско на своем реактивном «Сайтешн-Х» и беря напрокат «феррари» — поездка к нейроэндокринологу занимает час времени, — она чувствует себя как дома, уверенной и сильной. Облегающие джинсы и футболка подчеркивают красоту и мощь атлетического тела, наполняя ощущением кипучей жизненной энергии. Черные ботинки из крокодиловой кожи и часы «брейтлинг-эмердженси» с ярко-оранжевым циферблатом напоминают, что она прежняя Люси, бесстрашная и успешная, такая, какой ощущает себя, когда не думает о том, что с ней случилось.