Книга Алая графиня - Джинн Калогридис

— Идем, — успокаивающим тоном предложил он. — Я познакомлю тебя с родными и одним нашим горячо любимым другом, который обожал Маттео.

Он подвел меня к людям в трауре: женщине с темной вуалью, приятному молодому человеку и маленькому хрупкому господину преклонных лет с седеющими рыжеватыми волосами.

— Это мадонна Дея, жена Маттео, — сказал им Лоренцо.

Он явно подчеркнул слово «жена» и выразительно посмотрел на мужчин, словно предостерегая их. Они в ответ сдержанно закивали, а женщина развернулась ко мне и подняла вуаль.

Она была седоволосая, элегантная, с очень большими глазами с тяжелыми веками и острым подбородком. Дама была бы красива, если бы не поразительный нос, длинный, сужающийся к концу и опасно скошенный набок. Как и кедр в монастырском саду, ее лицо показалось мне странно знакомым.

— Моя дорогая!.. — произнесла она сердечно.

Голос у нее был трескучий и гнусавый, как у Лоренцо, однако с такими живыми и богатыми интонациями, что о тембре я как-то сразу же забыла.

— Я Лукреция Торнабуони, мать Лоренцо и Джулиано Медичи. — Она указала на сыновей, а затем на невысокого пожилого человека. — Это наш добрый друг Марсилио.

— Марсилио Фичино, — представился тот сиплым от слез голосом. — Я давно знал Маттео и постоянно переписывался с ним. Он никогда не упоминал обо мне?

Я вспомнила о переводе Ямвлиха и письме, приложенном к манускрипту, потом сказала:

— Мне знакомо ваше имя, но ничего больше.

Мадонна Лукреция шагнула ко мне и взяла за руку. Ее ладонь была прохладной и жесткой, зато глаза и голос притягивали, словно теплый очаг зимой.

— Мы познакомились с Маттео, когда он был еще ребенком. Сегодня мы решили устроить небольшую тризну по нему, только для самых близких, и сочтем за честь, если ты присоединишься к нам.

Мой возница проследовал за экипажем Медичи к незатейливому каменному дворцу на виа Ларга. Джулиано — младший брат, который унаследовал худощавое миловидное лицо матери, но, по счастью, не ее нос, — помог мне выйти из экипажа, пока Лоренцо высаживал Лукрецию. В Джулиано присутствовала подкупающая застенчивость, какой был начисто лишен старший брат, — он отвел взгляд и молча ждал, пока мать с Лоренцо присоединятся к нам.

Лукреция провела нас через лоджию нижнего этажа, где за длинным столом сидели два банкира, которые выписывали всем желающим документы на ссуду. Мы вышли в большой двор с колоннадой. Посреди него булькал фонтан, за ним стояла бронзовая Юдифь, отлитая в человеческий рост. Она держала Олоферна за волосы, с мрачной решимостью готовясь лишить его жизни. Рядом с ней усмехался бронзовый Давид, поставивший ногу на отрубленную голову Голиафа.

Мы вошли во дворец, поднялись на второй этаж и по сверкающему мраморному полу с узорами двинулись мимо бесконечных бюстов, старинных доспехов, сабель, украшенных драгоценными камнями, гобеленов с золотыми нитями и великого множества картин в сверкающих рамах. Наконец мы оказались в небольшой столовой, где меня усадили поближе к огню. Слуги — не придворные в парадных костюмах, а простые люди в обычной одежде — внесли вино, хлеб и похлебку с макаронами в качестве первого блюда. Здесь ничего не походило на двор в Милане. Во-первых, все присутствующие были добры и вежливы, наслаждались обществом друг друга, во-вторых, они обращались к тем, кто обслуживал нас, как к членам своей семьи, расспрашивали о здоровье, о том, как поживают их близкие. Слуги, в свою очередь, держались свободно, но безукоризненно вежливо, не утруждая себя при этом бесконечными поклонами и реверансами.

— Я так рада, мадонна, что ты наконец-то приехала к нам, — сказала Лукреция, улыбаясь мне через стол.

Лоренцо сидел рядом с ней, Джулиано и Марсилио — по бокам от меня.

— Лоренцо рассказал, что познакомился с тобой в Павии. — Она помолчала, глядя в свою тарелку, от которой поднимался пар, ее взгляд на миг затуманился, словно Лукреция подыскивала верные слова. — Мы были вне себя от горя, когда услышали о смерти Маттео, — наконец-то проговорила она. — Скажи, он когда-нибудь рассказывал о нас?

— Нет, — ответила я смущенно. — Но я знаю, что муж дружил с сером Лоренцо.

— Пьетро, мой покойный муж, позаботился о том, чтобы Маттео получил хорошее образование, — продолжала Лукреция. — Марсилио был его наставником. — Она взяла ложку — знак для всех, что можно приступать к еде.

Марсилио печально вздохнул, его светлые глаза ярко блестели от волнения. Он был гораздо эмоциональнее остальных, порывисто жестикулировал, улыбался, плакал. Рассеянный мечтательный взгляд выдавал в нем ученого и художника.

— Не было юноши деликатнее, добрее и сообразительнее Маттео, — сказал Марсилио. — Он освоил латынь и греческий так, словно это его родные языки, и, разумеется, прекрасно владел французским. — Марсилио внезапно покраснел, как будто только что выболтал какую-то тайну.

Я решилась открыть правду:

— Я прочитала манускрипт, написанный Ямвлихом, который вы подарили Маттео. Когда мой муж умирал, он рассказал мне, где спрятаны секретные бумаги. Я нашла манускрипт Ямвлиха и описание трех ритуалов…

— Мы поговорим об этом и о многом другом, но только после обеда, — быстро перебила меня Лукреция. — Нам надо многое обсудить наедине. Пока что я расскажу о юности Маттео.

Она поведала мне, как в один прекрасный день одиннадцатилетний мальчик зашел в келью Козимо де Медичи в монастыре Сан-Марко, чтобы скоблить полы. Козимо оставил его одного, а когда вернулся, то обнаружил, что мальчик полностью ушел в чтение латинского манускрипта. Он был посвящен сочинениям Платона, недавно переведенным для Козимо наставником его внуков Марсилио Фичино. Мальчик принялся горячо извиняться за то, что не выскоблил полы и взял манускрипт. Когда Козимо задал ему несколько вопросов о прочитанном, тот отвечал так разумно, что Медичи был глубоко потрясен. Он отправился к настоятелю и узнал, что ребенок сирота. Мать умерла год назад, а отца, по его словам, он никогда не знал.

— Так, с благословения Козимо, мой муж Пьеро занялся образованием мальчика, — продолжала Лукреция. — Он по-прежнему жил в Сан-Марко с другими монахами, но мы часто приглашали его сюда, чтобы он мог играть с нашими сыновьями и учиться у Марсилио. На праздники мы забирали его из монастыря, чтобы мальчик отдохнул в семейном кругу. Когда он немного подрос, Пьеро отправил его в Павию, учиться в университете. Лоренцо часто бывал у герцога Галеаццо — упокой Господи его душу! — чтобы сохранять с Миланом дружественные отношения. Однажды он оказался там по поручению отца и, узнав, что секретарь герцога ищет способного ученика, рекомендовал ему Маттео.

Джулиано, сидевший вполоборота ко мне, улыбнулся. Его глаза излучали живость, которой недоставало старшему брату, в уголках полных губ играли ямочки.

— Маттео часто бывал у нас на Крещение. Мы были одного возраста и обычно шли в процессии сразу за лошадьми вместе с ним и Лоренцо.