Книга Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана - Луи де Берньер

Но дон Эммануэль обладал английским чувством юмора, отточенным в передовой английской школе, а потому набрасывал Фелисидад на голову одеяла и не сдерживал бушевавший в кишках ураган, а позволял ему извергаться подлинным торнадо легковоспламеняющихся и крайне зловонных ветров. Фелисидад извивалась и визжала, кусалась и дралась, наконец вырвалась, поклялась никогда не возвращаться и покинула дона Эммануэля, который уже обессилел от хохота, по лицу его струились слезы, и он все еще смеялся, трясясь и задыхаясь. И вот сейчас Фелисидад ждала, что он придет молить о прощении, и скучала по нему, потому что все-таки он был хороший.

Мисаэля и Серхио весьма интересовали отрывки, где описывался процесс загона скота, и они дискутировали о его достоверности. Вся эта чепуха выводила Хекторо из себя, и он спорил с Хосе, почему Сантос Лусардо не желал прибегать к огнестрельному оружию. Педро, когда-то охотившийся в Венесуэле, считал, что бытовая речь героев неверна, а старик Гомес, бывавший там раньше Педро, говорил, что все абсолютно точно. Мексиканец-музыковед рассорился с лучшими друзьями – французской «парой, Антуаном и Франсуазой, поскольку считал неправдоподобным, что донья Барбара так сильно меняется, а супруги находили это вполне возможным. Эна и Лена, неотличимые двойняшки, вышедшие замуж за мексиканца, таскали друг друга за волосы и царапались, как кошки; Эна считала: автор не сопереживает донье Барбаре, над которой надругались в пятнадцатилетнем возрасте, а Лена заявляла: именно сочувствие этому факту, а также смерти Хасдрубаля заставило писателя намекнуть, что в результате героиня обретает спасение. Пожалуй, только Ремедиос не поссорилась со своим дружком, поскольку ее супруг читать не умел, с пренебрежением относился к россказням и до сих пор не пришел в себя от того, что четыреста лет был покойником, прежде чем Аурелио вернул его к жизни. Ремедиос полагала, донья Барбара сделала правильно, став воительницей, только так могла поступить женщина в мире, испохабленном мужчинами, а Консуэло за это всячески поносила героиню – мол, женщине следует быть лучше мужчины, а не опускаться до его уровня.

Споры достигли такого накала, что в один прекрасный день вылились в бедлам, навсегда запомнившийся как «битва «доньи Барбары». В этом памятном сражении, проходившем на площади и в городских закоулках, из дома Дионисио растащили и превратили в метательные снаряды весь барыш от проданных книг. Начала донна Констанца, швырнув в Мисаэля мешок муки, который в цель не попал, но обсыпал с головы до ног Рафаэля. Рафаэль нанес ответный удар манго, отскочившим от головы донны Констанцы и обляпавшим с ног до головы Томаса, а тот вылил стакан чичи на своего брата Гонзаго.

Одно к другому, как водится, и рукопашная вскоре переместилась из борделя Консуэло на улицу, загнав ягуаров на крыши, откуда кошки хрипло рычали, пока люди внизу во весь голос отстаивали свои литературные взгляды, увертываясь от половинок цыпленка или гранатов, бросаясь папайей и освежеванными морскими свинками. Когда все закончилось, ягуары спустились и подъели интересные ошметки, а среди них, соперничая с псами, скакали канюки.

Вот потому была внесена поправка в городской устав. После параграфа, где говорилось: «В женщинах, которые плюются на улице, нет и приметы изящества, а в мужчинах – и признака мужественности» – дальше шло: «Художественная литература не имеет ничего общего с реальностью и не может быть поводом для драки».

Из этого случая Дионисио сделал вывод: главная причина религиозных расколов в том, что все черпают информацию из одной книги. Установив данный историософический факт, он решил никогда не продавать много экземпляров одной книги единовременно. Фаридес и учитель Луис были счастливы – сражение напомнило о празднике в день их свадьбы, а дон Эммануэль и Фелисидад помирились: она отомстила, подкравшись сзади и запихнув ему в рот манго, едва возлюбленный разинул пасть, чтобы подбодрить воюющие стороны.

21, в которой Кристобаль вопросами по существу ставит его преосвященство в тупик, а монсеньор Рехин Анкиляр приносит дурные вести

– По-моему, он какой-то очень по-приятному противный, – сказал Кристобаль, зарывшись носом в цветок, чтобы определить, пахнет ли тот чем-нибудь.

Кардинал Доминик Трухильо Гусман и его незаконнорожденный, непризнанный, но любимый сын находились во внутреннем дворе, куда не проникало зловоние мочи и отбросов. Здесь был частный мир цветов и лоз, со своим фонтаном, освежавшим прудок с дюжиной огромных золотистых карпов и преломлявшим солнечный свет в радуги. Кардинал частенько сиживал здесь с книгой на коленях, понемногу отодвигаясь, когда солнце подходило к его тенистому пятачку, а Кристобаль тыкал палкой в клумбы, дивясь колибри, которые яростно сражались за владение кустом, ползучим растением или стойкой с орхидеями.

– Он называется страстоцвет, – сказал кардинал.

– Мама читает книжки про страсть, – заметил Кристобаль. – Там на обложке написано «страсть», и она не дает их мне почитать, даже картинки посмотреть.

Кардинал снисходительно улыбнулся:

– То другая страсть. Рассказать тебе, что означает страстоцвет?

Понимая, что его преосвященству хочется поговорить, Кристобаль, в свою очередь, уступил:

– Расскажи, пожалуйста.

Кардинал деликатно показывал пальцем, и солнце вспыхивало в рубине его перстня – Кристобалю нравилось, кардинал выглядел эффектным и значительным.

– Пять лепестков и эти пять частей, называемые «чашелистик», составляют число десять и означают двенадцать апостолов, не считая мерзкого Иуду Искариота и святого Петра, который опозорил себя, но потом исправился. Вот этот синий кусочек с оборочками, будто голова в круге, – терновый венец, что надели на Господа нашего. Вот эти пять зеленовато-желтых закорючек под названием «пыльники» означают пять ран, а вот те три коричневые штучки, их называют «рыльца», – это три гвоздя. Если прищуриться и посмотреть на листики, они похожи на руки. Это руки нехороших людей, которые мучили Бога нашего… – Его преосвященство накрутил на палец усик цветка. – …А вот кнут, которым они Его стегали. Этим цветком пользовались проповедники, чтобы обратить к вере индейцев, ты об этом знаешь?

Кристобаль недоверчиво сморщил нос:

– Если этим стегать, так ведь и не очень-то больно?

– Да нет, глупыш, он просто напоминает кнут.

– Ты сказал, этим стегали.

Кардинал выпрямился и вздохнул:

– Настоящий кнут делали из кожи и вплетали туда кусочки свинца, так что он срывал кожу со спины. Как говорили, так делалось, чтобы люди быстрее умирали на кресте, но некоторые все равно целую неделю не умирали.

Кристобаль сморщился:

– И он умер, чтобы расплатиться за грехи всех, и все грехи пропали, а дьяволу пришлось всех выпустить из ада?

– Да, дитя.

– А почему он не мог просто всех простить и не мучиться?

– Он и простил всех… – Кардинал запнулся; раньше ему никогда не задавали такого вопроса, и он боялся запутать мальчика.