Книга Взрыв на макаронной фабрике - Фаина Раевская

Женщина, сбитая с мысли, заморгала, а потом отрицательно замотала головой:

– Да вроде нет… Что тут у нас может быть подозрительного? Служащие музея приходят на работу к девяти утра. Да и не могли мы ничего заметить – через служебный вход в музей попадаем. Может, Витька-сторож видел чего?

– У вас и сторож есть? – удивилась я.

По моему мнению, в нашем музее можно украсть только пыльное чучело древнего человека да деревянную прялку-чесалку, подозрительно похожую на молоточек для отбивания мяса. Не думаю, что хоть какой-нибудь музейный экспонат представляет собой вожделенную добычу для любителя древностей. На антресолях любого жителя нашего города подобных экспонатов можно найти великое множество. Однако музейная тетенька обиженно воскликнула:

– А как же! Сторож нам положен по штату.

– И где я могу его найти?

– Так дома же! Он мне сдал объект и ушел домой…

– Ну, это понятно, что не в консерваторию. – Мое терпение было уже на пределе. – А где у сторожа дом? Где живет этот Витька?

– Там же, где и я. Он мой муж, – гордо заявила Анна Тарасовна.

– Я искренне за вас рада, – процедила я сквозь зубы, приходя к выводу, что Раскольников совершил не такое уж страшное преступление. – А где вы живете?

– Так вон, через дорогу! – Кажется, старушка искренне не понимала, как это я могу не знать ее место проживания.

– И Виктор…

– Петрович.

– Да, Виктор Петрович тоже там живет? – на всякий случай уточнила я.

– Конечно, а где же еще? Он же мой муж!

– Это я помню, – успокоила я Анну Тарасовну. – И вы говорите, что ваш муж как раз и дежурил в тот день, вернее, ночь, когда произошло убийство?

Женщина почему-то замялась:

– Ну… Как вам сказать…

– Говорите как есть, вам же лучше! – посоветовала я.

– Да, да, вы правы! Вы же все-таки не из милиции. Простите, а вы местная?

Я утвердительно кивнула и мысленно попросила у всевышнего терпения. Если эта леди будет так медленно рожать свои мысли, то я, боюсь, повторю подвиг героя Достоевского.

– Тогда вы знаете, что в нашем музее экспонаты недорогие. Тут и красть-то нечего. Другое дело, когда приезжает какая-нибудь передвижная экспозиция. Вот, например, месяц назад мы выставляли экспонаты питерской Кунсткамеры…

Помню я эти экспонаты! Они больше напоминали наглядное пособие для борьбы с курением и алкоголизмом: сплошные опухоли, мозги, испорченные алкоголем, и печень, побитая циррозом. Анна Тарасовна продолжала:

– Так вот. Мой Витенька сторожем числится. Но… За ночь раза три ходит проверять музей. В дни передвижных выставок, конечно, дежурит ночами, а в остальное время зачем? А зарплата сторожа пусть и небольшая, но все же хоть какая-то прибавка к пенсии! А у нас ведь трое внуков.

Меня всегда умиляла и удивляла одновременно страсть наших пенсионеров помогать своим отпрыскам до самой смерти. Дети уже давно выросли, обзавелись собственными семьями, но их родители почему-то считают себя обязанными контролировать их жизнь и помогать материально. Вместо того чтобы, выйдя на заслуженный отдых, отправиться путешествовать по миру, как это происходит во всех цивилизованных странах, старички приступают к процессу накопления средств. Копят на все: на черный день, на похороны, на внуков, на детей… Покупают продукты впрок, со дня на день ожидая наступления голодных времен и конца света. Взрослые чада, по крайней мере, большинство, бессовестно пользуются добротой и любовью родителей, стреляя деньги из «запасников» то на жизнь, то на машину, то на шубку. Впрочем, детей тоже ругать нельзя: кто ж виноват, что нас воспитали в любви к социализму и коммунизму, а подсунули капитализм, к тому же какой-то бракованный, переделанный под российский менталитет?

Анна Тарасовна ступила на любимую стезю и снова заговорила о коммунистах, правительстве и очень эмоционально выражала свое отношение к современной действительности.

Я глянула на часы. Времени оставалось совсем немного, в аккурат чтобы навестить Витьку-сторожа, а по совместительству мужа моей собеседницы, и отправиться на встречу с господином Шульцем. Список экспонатов музея снова полетел на пол. Анна Тарасовна замол-чала.

– Я с вами полностью согласна! – воскликнула я, желая заполучить расположение старушки. – Коммунизм – это наше все. На выборах обязательно буду голосовать за КПСС. Или как там она сейчас называется? Так могу я поговорить с вашим мужем, Анна Тарасовна?

Старушка согласно затрясла головой:

– Конечно, деточка, конечно! Он сейчас дома. Выйдешь из музея, дорогу перейдешь, а возле водонапорной башни как раз и наш дом. Зелененький такой, деревянный. Он там один такой старый! Достался Виктору от матери. Квартиру предлагали, да на что нам квартира? Здесь и грядочки, и садик какой-никакой…

Анна Тарасовна затарахтела с прежней скоростью, только на этот раз уже о садово-огородных проблемах. Перебивать ее сейчас уже не было смысла, поэтому я поднялась, помахала тете ручкой и заторопилась к выходу.

Дом Анны Тарасовны и Виктора Петровича действительно нельзя было спутать с остальными. Одноэтажный, с покосившимся крылечком и облупившейся белой краской на оконных рамах. Его соседи выглядели куда более привлекательно: сайдинги, молдинги, два или все три этажа, массивные кирпичные стены заборов и металлические гаражные ворота. Из открытого окошка деревянного домика доносились звуки песни Леонида Утесова:

Только встанет над Москвою утро вешнее,

Золотятся в синем небе облака…

Я легко открыла кривоватую калитку и решительно шагнула на тропинку, ведущую к дому.

Внутри двора возле грядок с неопознанной растительностью копошился пожилой мужчина в старой армейской майке, линялых брюках, модных на заре шестидесятых, и женской панаме с причудливым цветастым рисунком.

– Кхм, кхм, – откашлялась я, давая знать о своем присутствии.

Мужчина распрямился и повернулся ко мне. И ростом, и сморщенным лицом муж Анны Тарасовны напоминал гнома из сказки о Белоснежке. Смешная панамка, вероятно, принадлежавшая когда-то супруге, довершала это сходство.

– Вы ко мне? – поинтересовался гномик неожиданным басом, которому позавидовал бы сам Шаляпин.

Этот бас так не вязался с внешностью Виктора Петровича, что я даже немного растерялась.

– Да… Я от Анны Тарасовны. Из музея.

– Опять, что ли, спозиция какая едет? – ворчливо пробасил дедок. – Ни дня покою! Мотаются, мотаются эти спозиции, а толку-то? Ить почти никто и не ходит на энти выставки. Только человека от дела отрывают! А лучок, моркошку, картошку хто сажать будеть? И чего там сторожить, скажи-ка на милость?

Гномик неторопливо двинулся к дому. Я уныло поплелась за ним. Вопрос, по-моему, риторический. В глубине души я была согласна со сторожем, но дед ответа и не ожидал.