Книга Тоже Родина - Андрей Рубанов

— А с бампером, короче, думать надо! Не знаю! Не знаю, говорю! Да? И сколько? В долларах? Что значит «у. е.»? На хрен мне нужны его «у. е.»? «У. е.» — это можно и в долларах считать, и в евро считать, а там разница вылезает такая, что мало не покажется! Вообще, это не по-пацански! Какие-то гниловатые расклады получаются! Да? Он что, коммерсант? Если он гниет, пусть так и скажет! Я, типа, не пацан теперь, а коммерсант! Тогда и отношение будет соответствующее! Ты, короче, понял! Да! Я — сказал, ты — понял, а дальше сам думай! Если умеешь! Фары будут! Давай! Пока!

Этого собеседника он обнимать не стал и, кстати, братаном не назвал ни разу.

— Алло! Ну как ты?! Жива-здорова?! И я такой же! Ага! Чем занимаешься? Это хорошо! Это правильно! Учеба еще никому не повредила! Я? Не, я уже ученый! Кипяченый!

Ага, это он со своей девочкой. Сначала дела, потом «дунуть», далее — о машине позаботиться, а тут и до прекрасной дамы дошел черед.

— Конечно, подъеду! Если вырвусь! Я ж занятой, ты же знаешь! Да! Подъеду по-любому! Прокатимся, проветримся, сигареты с фильтром покурим! Шучу, конечно! Я говорю, типа, шутка! Что? Да! Мы же договорились! Розочку на попке! Не, не ищи, я сам найду! За бесплатно сделают! Да, и такое бывает! А ты почаще со мной общайся, и узнаешь, как оно бывает! Да! Целую! Не, я все время о тебе думаю! Жизнь, типа, тобой начинается, и тобой же и кончается, конкретно!

Ну да, девочка у него соответствующая. Желает, значит, татуировочку. Украсить тело. Впоследствии, без сомнения, будет еще пирсинг. Дальше вероятны силиконовые имплантанты. Если бойфренд финансово потянет. Если не потянет, можно и бойфренда сменить, но это путь опасный, поскольку гладких, ярких, юных и сексуальных девчонок в моем городе, слава богу, избыток, тогда как хорошо обеспеченных молодых мужчин, пусть даже и бандитов, не так много, и они разборчивы. На дворе капитализм, и на рынке невест конкуренция…

Дальше мне слушать надоело. С братаном было все ясно. Машины, травка, девочка с татуировочкой — ничего особенного. Пора уходить. Хорошего — понемножку, как сказал мой друг Вова Бомбей, освобождаясь из тюрьмы после шестилетней отсидки.

Я встал, смакуя момент. Обернулся — и большим усилием воли удержался от нервного смеха.

Деловой братан оказался щуплым отроком, почти мальчиком, с мясистыми бледными губами и длинными, слегка сальными волосами, спадающими на узкие плечи. С тоненькой шейки свисали на кожаных шнурках какие-то хипповские фенечки, а из коротеньких рукавчиков рубашечки торчали тоненькие ручки с больной дряблой кожицей на острых локоточках. Я ожидал увидеть мускулистого жлоба, начинающего хищника, поджарого деловара — а обнаружил субтильного переростка. Особенно удивительной мне показалась его обувь: некие спортивные туфли на манер старых советских кед, со шнурками, завязанными симпатичными бантиками.

Каким образом из узкой груди выходили столь густые и низкие звуки — я не понял.

Возможно, он банально играл. Изображал делового маргинала. Или, что тоже возможно, бандиты в наше время измельчали. Или, что вероятнее всего, сегодня суждено мне было избавиться от очередного мыслительного стереотипа. Получить повод посмеяться не над посторонним человеком, а над самим собой.

Правильно, все правильно. Нехуй корчить из себя знатока жизни.

Тоже Родина

— Не знаю, как ты, — сказал Иван, — а я всем доволен.

— Что будешь пить?

Мой брат придвинул к себе меню, но так и не раскрыл.

В течение последних семнадцати лет он последовательно занимался финансовыми операциями, импортом вина, выдачей ссуд под залог, регистрацией юридических лиц, производством стирального порошка, торговлей игрушками. Он ходил измученный, бедный и гордый. В конце концов послал всех к черту и пошел работать за твердый оклад. Его жизнь немедленно изменилась. Он сделался спокоен и благодушен.

Он не стал счастлив, он всегда был счастлив. Я и он — двоюродные братья — были и остаемся счастливы по праву рождения. Наши родители, веселые и умные люди, сделали нас по большой любви. Наши матери дружили, наши отцы вместе путешествовали. Однажды, вернувшись из похода по Кабарде, мой отец и отец Ивана, сорокалетние мужики, ради шутки залезли в дом через окно. Чтоб, значит, позабавить маму Ивана и мою маму. Такова была одна из тысяч шуток и забавных приключений, которыми сопровождалась жизнь нашего клана. Мы с братом росли в уникальной атмосфере.

Мы всегда делали, что хотели. Повзрослев, мы создавали фирмы, влезали в долги, торговали пивом, акциями, черт знает чем. Мы могли выглядеть угрюмыми, злыми, изможденными, мы годами отказывали себе в необходимом, обрастали врагами, неоднократно ссорились друг с другом — и были счастливы. Мы не умели иначе.

В отличие от меня, упертого сангвиника, тощего, вспыльчивого, большого любителя радикальных поступков, Иван не слишком любил приключения. Искал покоя. Я пил, курил гашиш, работал по пятнадцать часов, скандалил с женой, сочинял романы, сидел в тюрьме — Иван вел дела без надрыва и далее в самые трудные времена находил способ посещать бассейн или заниматься йогой.

Сейчас я смотрел на него и наслаждался.

— Алкоголь не хочу, — решительно сказал он и отодвинул меню. — Буду чай и какое-нибудь пирожное.

Обменялись семейными новостями.

Десять лет назад, когда нам было по тридцать, мы говорили только о том, как разбогатеть. И о том, кто из наших общих знакомых разбогател. Из наших общих знакомых никто не разбогател. Мы тоже не разбогатели. Теперь мы говорили о женах, детях и родителях. Эта информация была гораздо важнее, чем сценарии обогащения.

— Родители стареют, — сказал брат. — А в остальном я всем доволен.

Он ходил на работу к десяти, в пять вечера заканчивал. Платили мало, но ему хватало, он уже научился из небольшого количества денег получать большое количество пользы.

— Что ты так смотришь? — спросил он. — Да, я люблю сладкое. Это ты у нас мачо. Виски, кофе, сигары.

Я ухмыльнулся. Виски и кофе давно были в прошлом. Как и статус мачо.

— Может, и мне устроиться на работу?

— Тебя никуда не возьмут, — сказал Иван, вежливо двинув щекой (такова его гримаса сожаления). — Ты судимый.

Раньше он носил очки, с ними была связана вся его мимика и мелкие жесты: он то поправлял их, ударяя указательным пальцем в переносицу, то снимал, то опять нацеплял, то двигал бровями. Теперь пользовался линзами. Лишенное очков, его лицо казалось мне широким, про такие лица иногда говорят: «будка».

— Судимость снята и погашена, — сказал я.

— Неважно. Главное — что она была. В корпорациях с этим строго.

Я вздохнул. Брат не сказал ничего нового. Судимым никуда нет дороги. Судимым даже кредита не дают. За два последних года я просил четыре раза в четырех местах, и везде получил отказ. Пыхтел, взмахивал золотым «Паркером»; кричал, что я известный писатель, дарил свои книги с дарственными надписями — бесполезно. Однажды мой приятель затащил в постель девушку, по профессии — кредитного инспектора, и она сказала, что российские граждане не вернули банкам четыре миллиарда долларов. Поэтому условия выдачи ссуд ужесточены. Просителей проверяют. Судимых немедленно отбраковывают.