Книга Черный квадрат - Андрей Дышев

Вика повернула ко мне свое раскрасневшееся лицо.

— Тебе у нас нравится?

Я сильно захмелел и потому старательно набивал желудок закуской. Рот у меня был занят, и я смог лишь промычать в ответ.

Мы очень подходим друг к другу, — уточнила Вика, подозрительно рассматривая этикетку «смирновки». — А если ругаемся, то лишь от любви.

Мы ругаемся от того, — бесцветно произнес Тарасов, — что у нас нет детей.

У нас их нет, потому что ты их не заслужил! — неожиданно зло выкрикнула Вика.

— У нас их нет, — тем же отрешенным голосом добавил Тарасов, — потому что ты бесплодна. Смоковница!

Глаза Вики вспыхнули мстительным огоньком.

— Рогоносец! — с садистской улыбкой произнесла она. — Вечный импотент! Самый дрянной лейтенант из твоего отдела в сотни раз превосходит тебя как мужчина… Я спала даже с нашим сторожем Колей — это была незабываемая ночь…

Бокал лопнул в пальцах Тарасова. Я искоса посматривал за пистолетом — кто первый его схватит — и прикидывал, где мне безопаснее находиться в момент кульминации семейной драмы — под столом или же на лестнице.

Тарасов встал из-за стола. Вид его был ужасен. Из широко раскрытых ноздрей с шумом вырывался воздух. Болезненный румянец залил щеки. Глаза блуждали. На верхней губе выступили капельки пота. Пальцы рук мелко дрожали. Задевая бокалы и рюмки, Тарасов потянулся за пистолетом, взял его и несколько раз тщетно попытался загнать магазин в рукоятку.

Я незаметно опустил руки под стол и медленно заскользил по пояснице за револьвером. Тарасов, наконец, поставил магазин на место, затолкал «Макаров» под пиджак и, ни слова не говоря, вышел из столовой в коридор. Через мгновение мы услышали, как хлопнула входная дверь.

Секунду спустя я стоял уже около окна. Пошатываясь, как пьяный, Тарасов брел по сугробам в сторону сторожевого вагончика.

17

— Ты не боишься, что он застрелится? — спросил я.

Он? Застрелится? — Вика вдруг рассмеялась. — Он скорее застрелит меня, чем пустит пулю себе в лоб. Убийца! Он прикончил Жоржа только за то, что я спала с ним.

Ты думаешь… — недоверчиво произнес я.

Конечно! Тарасов ненавидел его, хотя они дружили она. — Он обычно закупает продукты. Но никаких рынков, все в супермаркете!

Он не мог ничего подсыпать в бутылку? Ведь он сам не пил! Ты обратила внимание, что он не выпил ни глотка!

Господи, что ты на меня орешь! Да ты же сам свинчивал пробку!

Да, пробка была нормальная, — ответил я, прислушиваясь к своим ощущениям. И добавил, успокаивая самого себя: — И откуда Тарасов мог знать, что тебе взбредет в голову накрывать стол и в моем присутствии праздновать Рождество? Значит, заранее он не стал бы подсыпать в водку отраву.

Нормальная водка, — не на шутку перепугавшись, открестилась Вика. — Может быть, не самая удачная. Но все ее пьют и не умирают. Мы просто переволновались сегодня, и она дала нам по мозгам.

Да, скорее всего так, — ответил я, вытирая простыней совершенно мокрое лицо. — Если сердце не выскочит из груди, значит, водка нормальная. Но на всякий случай давай пока не будем спать. Если кому-нибудь станет очень плохо — позвоним в «скорую».

Давай, — согласилась Вика. — Обними меня покрепче. А руку положи сюда. И поласкай пальчиком…

Погоди! Так ты уснешь. Лучше давай поговорим.

О чем?

Кто твой муж? Кем он работает?

А ты разве не знаешь?

Нет.

Он полковник милиции. Начальник совета… то есть, отдела координационного совета по борьбе… Слушай, название его должности я до сих пор выучить не смогла. В общем, он координирует по СНГ работу ментов, связанную с ценностями бывшего СССР.

Не слышал о таком совете.

Он недавно создан.

А этот… Жорж? Кто он ему?

Вроде как друг. Учились в одном классе… Жорж несколько лет возглавлял российско-американскую фармацевтическую фирму, за границу гнал лес и металл, а оттуда привозил какие-то бальзамы. — Голос Вики становился все более тихим и вялым. — Тарасов его хорошо прикрывал и получал за это монетку… Потом у них там все развалилось, но Жоржик остался при деньгах. Он был щедрый мужик… В постели так себе, но зато мог наполнить ванну шампанским. В общем, новый русский без определенного рода занятий… Я так спать хочу…

Ты входную дверь заперла?

Не успела…

Делая над собой невероятное усилие, я поднялся с кровати и вышел к лестнице. Головная боль потихоньку притухала, и я успокоился. Правда, спать хотелось со страшной силой, и мне казалось, что я упаду на лестнице и усну, даже не почувствовав боли.

На автопилоте я дополз до входной двери, задвинул тяжелый засов и, едва ли не ложась грудью на перила, поднялся наверх.

Когда я добрался до кровати, Вика крепко спала, и ее ровное и глубокое дыхание подействовало на меня лучше, чем валерьянка.

Я уснул мгновенно, даже не успев забраться под одеяло.

18

Я еще не открыл глаз, но понял, что проснулся, потому что невыносимо болела голова. Во сне не бывает таких острых болевых ощущений. Физическое страдание заполнило реальность до отказа, и мне казалось, что если я взгляну на свет Божий, то увижу только материализованную боль.

Сделав над собой усилие, я с трудом разлепил веки. Молочно-белый свет резанул по глазам, как удар шилом, и на меня нахлынули мутные пятна. Они не сразу приобрели очертания, и лишь когда я увидел прикроватную тумбочку из темного дерева и стоящую на ней вазочку с засушенным букетом, память стала возвращаться ко мне.

«Зачем же я так напился», — подумал я, облизал пересохшие губы и стал по крупицам восстанавливать вчерашний вечер, словно пытался собрать из кусков разбитый кувшин. Застолье при свечах в присутствии Тарасова, ссора между ним и Викой, утомительное, длившееся целую вечность кувыркание в постели… А потом пустота, полная отключка.

Я провел рукой по бедру. Нога, на которой я лежал, онемела и не чувствовала прикосновения. Повернулся на спину, потянулся, словно хотел выжать из себя тяжелое похмелье, как вдруг почувствовал странный запах. Я дернулся, приподнял голову и с ужасом увидел рядом с собой отвратительное лицо Вики. В первое мгновение я сам не понял, что в нем было отвратительным, и лишь спустя несколько жутких секунд до меня дошло, что это было совершенно обескровленное лицо мертвого человека.

Вскрикнув дурным голосом, я вскочил с кровати и, пятясь, смотрел на безжизненное тело, открывавшееся мне все больше и больше. Вика лежала на спине, ровно, как в гробу, вытянув ноги и сложив руки на груди. Только голова ее была неестественно повернута в сторону и приподнята кверху, словно она показывала мне страшную рану на горле. Широкий косой разрез шел от левого уха к правой ключице; края кожи были вывернуты наружу, из-под них, как провода, торчали обрывки сосудов и мышц. Запекшаяся и свернувшаяся черная кровь залепила рану, и казалось, что на шее у покойницы криво повязан платок. Голова Вики с оскаленными зубами и чуть приоткрытыми веками покоилась на подушке, насквозь пропитанной вишневой кровью.