Книга Ослепительный оскал - Росс МакДональд

– Вы не должны себя винить. Я думаю, что такой конец был неизбежен для нее.

– Вы так считаете?

– Она тащила на своих плечах какой-то непосильный груз.

– Мне тоже так казалось. Да, она боялась...

Миссис Неррис доверительно наклонилась ко мне.

– Я с самого начала чувствовала, что Люси принесет в дом несчастье.

Она родом из Детройта, а я сама жила там, когда Алекс был ребенком. Я все время боялась за Алекса, когда мы переезжали из города в город в годы депрессии, и вот вчера ко мне пришли и сказали, что она убита. Все, чего я опасалась, случилось здесь, в долине. И это после стольких лет работы и планов, когда я так старалась держать свое имя незапятнанным.

Глядя в ее глаза – глубокие темные колодцы, уходящие в глубокую тьму прошлого, – я не знал, что сказать ей в ответ.

– Я сама себя обманула, – проговорила она с вернувшейся силой. – Не о своем имени я заботилась, а об имени сына. Хотела вырваться из этих больших северных городов, поселиться подальше и воспитывать его таким, каким хотел бы видеть его отец. А теперь его арестовали.

– Где его отец? Было бы очень хорошо, если бы он был поблизости.

– Да, было бы хорошо. Отец Алекса погиб во время войны. Мистер Неррис был старшиной во флоте Соединенных Штатов!

Сила и аффект этого восклицания зажгли ее слова гордостью.

Я подождал немного и спросил:

– Когда Люси Чампион поселилась у вас?

– Она приехала на такси утром перед воскресной службой. Должно быть, это было две недели назад. По воскресеньям я не люблю заниматься делами, но как я могла дать ей от ворот поворот из-за своего упрямства? Приличные отели в этом городе для нее закрыты, а то, что сдается в наших домах, не годится и для собак. Она хорошо говорила и была хорошо одета. Сказала, что сейчас в отпуске и хочет остановиться в частном доме. Боковая комната пустовала у меня с весны, а с тех пор, как Алекс стал учиться в колледже, мне нужны деньги.

Она казалась мирной душой, хотя была нервной и робкой. Она почти не выходила из дома, только на ленч. Завтрак она готовила себе сама, а обедала с нами. Так мы договорились.

– У нее был хороший аппетит?

– Я бы сказала, что нет. Схватит что-нибудь как птичка. Раза два я спрашивала ее, может, моя еда ей не нравится, но она отвечала уклончиво.

– Она не говорила вам о какой-нибудь болезни?

– Никогда, мистер Арчер. Хотя, извините меня, говорила. У нее было что-то с желудком. Нервные боли.

– И вы послали ее к доктору Беннингу?

– Я ее не посылала. Просто сказала, что если ей нужен доктор, то он как раз подходящий. А ходила она к нему или нет – сказать не могу.

– Ходила. А с вами о докторе Беннинге она не заговаривала?

– Не помню такого случая.

– А о миссис Беннинг она упоминала?

– О миссис Беннинг? Насколько мне известно, у доктора нет жены.

– Я встретил ее вчера в его доме. Во всяком случае, женщина назвала себя миссис Беннинг. – Вы, должно быть, говорите о Флориде Гутиерец. Она работает у доктора. Он ни за что не женился бы на ней. Доктор Беннинг ни на ком бы не женился после тех бед, которых он натерпелся от первой жены.

– Он вдовец?

– Разведен, – отрезала она, с явным неодобрением в голосе и быстро добавила:

– Я ни в чем не виню доктора, кроме его глупой женитьбы на женщине, которая была настолько моложе его... Она безо всякого стыда дурно с ним обходилась. Кончилось это, как я и ожидала, ее бегством, а потом разводом. Так, по крайней мере, я слышала.

Она приняла суровый вид.

– Не надо было мне поганить себе язык, повторяя слухи и скандальные сплетни в божий день.

– Как ее звали, миссис Неррис?

– Элизабет. Доктор называл ее Бесс. Ее девичьей фамилии я не знаю. Он женился на ней во время войны, когда был военным врачом во флоте Соединенных Штатов. – А когда она его оставила?

– Примерно через два года. Ему было без нее куда лучше, хотя я не осмеливалась ему об этом сказать.

– Похоже на то, что она вернулась.

– Сейчас? В его доме?

Я кивнул.

Она сжала губы и лицо ее замкнулось.

Недоверие к белому человеку было заложено в ее сознании глубоко и крепко, краеугольным камнем, на который наслоился опыт поколений.

– Вы никому не скажете о том, что я вам наговорила? У меня дьявольский язык, и я все еще не научилась придерживать его.

– Я стараюсь вызволять людей из беды, а не усугублять ее.

– Я вам верю. Это правда, что она к нему вернулась?

– Она у него в доме. Разве Люси ничего об этом не говорила? Она была у доктора три раза, а миссис Беннинг работала как его помощница.

– Люси ничего не говорила, – твердо ответила она.

– Доктор сказал мне, что вы опытная сиделка. Скажите, у Люси проявлялись признаки какой-нибудь болезни, психической или физической? – Она казалась мне здоровой женщиной, если не считать ее дурных привычек. Но она пила, и это портило ей аппетит.

– Она пила?

– К своему стыду и печали, я узнала, что она пьяница. А теперь, когда вы спросили о ее здоровье, я вспомнила кое-что, озадачившее меня.

Она открыла черную сумочку и вытащила из нее медицинский термометр в кожаном футляре. Миссис Неррис передала его мне.

– Я нашла его в аптечке, в ее комнате. Не стряхивайте его. Я хочу, чтобы вы посмотрели на температуру.

Я открыл футляр и начал поворачивать термометр, пока не стала видна полоска ртути. Она показала 41,7 градуса.

– Вы уверены, что этот термометр Люси?

Негритянка указала на инициалы Л.Ч., написанные карандашом на футляре.

– Это ее термометр. Она была медсестрой.

– У нее не могло быть такой температуры, не правда ли? Мне кажется, что такая температура смертельна.

– Совершенно верно – для взрослых. Я сама этого не понимаю. Вы думаете, мне надо показать его полиции?

– Если хотите, я покажу. А пока, не могли бы вы мне рассказать еще что-нибудь о ее привычках? Вы говорите, что она была тихой и робкой? – Да, очень, и вначале все время сидела одна. Почти все вечера она просиживала в своей комнате с портативным приемником, который привезла с собой. Я считала, что для молодой женщины странно проводить отпуск подобным образом, и сказала ей об этом. Она рассмеялась в ответ, но не от веселья. У нее началась истерика, и тогда-то я поняла, в каком она находится напряжении. Я сама начинала чувствовать напряженность в атмосфере, когда она была дома. Она, пожалуй, была дома двадцать три часа в сутки.