Книга Маяк - Филлис Дороти Джеймс

Мэйкрофт вручил Дэлглишу ключ от изолятора.

— Мой кабинет — на третьем этаже, напротив библиотеки. Лифт останавливается на площадке между ними.

Он поколебался с минуту, бросил последний долгий взгляд на труп Оливера, будто думал, не нужно ли сделать какой-то прощальный жест, выразить уважение, хотя бы склонить голову. Потом, ни слова не говоря, Мэйкрофт и Стейвли ушли.

Лицо Оливера не было Дэлглишу незнакомо: он многие годы видел его на фотографиях достаточно часто, и тщательно отобранные изображения запечатлелись в памяти своими крупными чертами, отмеченными мощным интеллектом и даже благородством. Теперь всего этого не было видно. Остекленевшие глаза были полуоткрыты, придавая лицу Оливера выражение хитрости и злорадства; вдобавок чувствовался слабый запах мочи, исходивший от пятна на брюках — последнее унижение, наносимое человеку внезапной насильственной смертью. Нижняя челюсть отвисла, а верхняя губа приподнялась над зубами, словно в злобной усмешке. Тонкая струйка крови вытекла из левой ноздри и засохла, почернев, так что казалось — это выползает какое-то насекомое. Серо-седая копна волос, пронизанная серебряными прядями, даже теперь, после смерти, блестела под падающим из окон светом и казалась бы ненатуральной, если бы брови не представляли собой столь же диссонирующее смешение оттенков.

Дэлглиш отметил, что Оливер невысок — чуть выше метра пятидесяти, насколько он мог судить; голова была непропорционально велика по сравнению с небольшими кистями рук с тонкими пальцами. В это утро писатель надел викторианского стиля охотничью куртку из толстого серо-голубого твида, с поясом и четырьмя большими накладными карманами — клапаны были аккуратно застегнуты, серую рубашку с открытым воротом и серые вельветовые брюки. Коричневые уличные башмаки, ярко начищенные, выглядели нелепо тяжелыми для такого тщедушного тела.

Профессор Гленистер с минуту стояла, молча разглядывая труп, потом осторожно коснулась мышц лица и шеи, затем принялась проверять суставы каждого из пальцев, согнутых на нижней простыне так, словно они пытались уцепиться за нее перед смертью.

Она склонилась над трупом пониже, потом выпрямилась и сказала:

— Окоченение полностью установилось. Я бы определила время смерти между семью тридцатью и девятью часами. Возможно, ближе к семи тридцати. При такой степени окоченения вряд ли имеет смысл пытаться его раздеть. Если попозже мне удастся более точно установить время смерти, я это сделаю, но сильно сомневаюсь, что получу более точные данные, даже если предположить, что в желудке окажется содержимое.

Странгуляционная полоса на тощей белой шее была так четко видна, что выглядела ненастоящей, казалось — это симуляция смерти, а не сама смерть. Под правым ухом Дэлглиш увидел ссадину, весьма значительную, примерно в пять квадратных сантиметров величиной, очевидно, от узла веревки. След веревки вокруг шеи, высоко под подбородком, был ярок, словно татуировка. Профессор Гленистер вгляделась в след, затем передала лупу Дэлглишу.

— Вопрос вот в чем: смерть наступила в результате повешения или удушения руками? Ничего полезного от узла справа на шее мы не получим. Ссадина обширная, предположительно от большого, достаточно жесткого узла. Для нас интересна другая сторона его шеи, левая, где мы видим два четких округлых кровоподтека, по всей вероятности, оба — от пальцев. Я ожидала бы такого же кровоподтека от большого пальца справа, но его скрывает ссадина от узла. Я заключаю, что нападавший — правша. Что касается причины смерти, коммандер, вы вряд ли нуждаетесь в моем заключении. Он был, несомненно, задушен. Повесили его уже позже. Имеется четкий поверхностный след от веревки, которая отличается определенным повторяющимся рисунком. Рисунок более четкий и не похожий на тот, какого я могла бы ожидать от обычной веревки. Это могла быть веревка с весьма прочной основой, например, из нейлона, и узорной внешней оплеткой. Альпинистская веревка, например.

Она говорила, не глядя на Дэлглиша. Он подумал: «Вероятно, она знает, что мне сообщили, как он умер, но не хочет спрашивать. Да ей и незачем, ведь все произошло здесь, на острове, с этими его скалами…» И тем не менее ее выводы были сделаны поразительно быстро.

Дэлглиш глядел на затянутые в перчатки руки профессора Гленистер, обследовавшие Оливера, а мысли его шли своим собственным неизбежным путем даже тогда, когда он откликался на требования настоящего момента. Его и теперь, как когда-то давно, когда он, молодой полицейский детектив, участвовал в своем первом расследовании убийства, поражала абсолютность смерти. Как только тело становилось холодным и посмертное окоченение начинало неизбежно и предсказуемо им овладевать, становилось почти невозможно поверить, что эта затвердевающая груда плоти, костей и мышц когда-то была живым человеком. Никакое животное никогда не бывает таким мертвым, как человек. Неужели дело в том, что гораздо больше теряется во время этого последнего окоченения — не только и не просто плотские влечения, страсти, потребности, но и вся заключенная в плотской оболочке жизнь человеческого ума? Это мертвое тело все же оставило после себя память о своем существовании, но даже богатое наследие писательского воображения и прекрасного владения словом казалось детской безделушкой перед лицом столь абсолютного отрицания.

Профессор Гленистер повернулась к Бентону-Смиту, который молча стоял чуть поодаль:

— Это ведь не первое расследование убийства, в котором вы участвуете, сержант?

— Нет, мадам. Но первое посредством удушения руками.

— Тогда вам лучше потратить время и посмотреть поподробнее.

Она передала ему лупу. Бентон-Смит не торопясь осмотрел труп, потом вернул лупу, не произнеся ни слова. Дэлглиш помнил, что Эдит Гленистер в свое время была замечательным преподавателем. Теперь, когда у нее под рукой оказался потенциальный ученик, она не могла устоять перед соблазном снова принять на себя знакомую роль педагога. Но Дэлглиш вовсе не чувствовал раздражения от того, что профессор Гленистер инструктирует его подчиненного. Наоборот, этот ее поступок показался ему довольно привлекательным.

А она продолжала, обращаясь к Бентону-Смиту:

— Удушение руками — один из наиболее интересных аспектов в судебной медицине. Оно, разумеется, не может быть совершено самой жертвой: наступает потеря сознания и сдавление ослабевает. Это означает, что удушение всегда считается убийством, если нет убедительных доказательств обратного. В большинстве случаев удушение совершается руками, и мы ожидаем увидеть на шее следы сдавления. Иногда остаются царапины или след ногтя — в тех случаях, когда жертва пытается ослабить захват. Здесь мы не видим таких следов. Два почти идентичных кровоподтека на левой стороне шеи, над верхней границей щитовидной железы, убедительно указывают, что это было удушение, совершенное взрослым человеком, правшой, с использованием только одной руки. Сдавление большим и указательным пальцами означает, что гортань была сдавлена и за ней могут оказаться повреждения. У людей пожилых, таких, как эта жертва, может обнаружиться разрыв наружной капсулы щитовидной железы у ее основания. Только там, где сдавление оказывается особенно грубым, возникают более существенные разрывы тканей. Смерть может наступить при совсем небольшом насилии и вполне может произойти неумышленно. Сильное сдавление подобного рода может пережать ствол блуждающего нерва или вызвать церебральную анемию, что повлечет за собой смерть вовсе не от асфиксии. Вам понятны термины, которые я употребила?