Книга Парижские ночи Офелии [= Офелия учится плавать ] - Сюзан Кубелка

Но самые элегантные, на которых все оборачиваются, не идут во «Флору» или «Де-Маго», в «Драгстор» или «Бонапарт». Истинно экстравагантные идут к Липпу. Так же, как и я!

Ривера уже там. Он сидит слева от стеклянной вращающейся двери и ждет. Одного взгляда достаточно, чтобы он сразу узнал меня! Он встает, улыбается, изысканно целует мне руку. Он на целую голову выше меня. На нем отлично сшитый светлый костюм из плотного шелка, подчеркивающий широкие плечи и узкие бедра. У него настолько яркая внешность, что все не сводят с нас глаз.

Я выгляжу тоже неплохо. Рыжие волосы свежевымыты, я обольстительно благоухаю новыми гвоздичными духами, и мое декольте (четыре расстегнутые пуговки) намного превосходит то, что можно встретить в Париже. Я медленно сажусь (красота несуетлива), откидываюсь назад, улыбаюсь и молчу. То, что я ему нравлюсь, видно и слепому.

Ривера откашливается:

– Я пью виски со льдом. Выпьете тоже бокал?

– Нет, спасибо. Я бы предпочла томатный сок и пару зеленых оливок.

– Каплю водки в томатный сок?

– Нет, мерси.

– Но будет вкуснее. Итак, «Кровавая Мэри»!

– Нет, пожалуйста, не надо. Я бы хотела обойтись без крови.

Это его забавляет. Он благожелательно улыбается и властным голосом передает официанту мои пожелания. Я украдкой наблюдаю за ним. Всегда интересно увидеть вблизи знаменитость. Чаще всего бывают разочарования, так и сейчас. Ривера не так красив, как на фото или по телевизору. Кожа у него грубая, с красными прожилками, лицо немного одутловатое. Наверное, слишком много пьет? Вызывает ли он мою симпатию? Я не знаю.

Беседует с официантом (теперь еще подошел владелец и радостно трясет ему руку) – все повадки типичного деспота. Во всяком случае, нежности в нем нет. И что только нашла в нем Нелли? Он ей совершенно не подходит.

Так или иначе, он истинный джентльмен и интересный собеседник. Мы ведем увлекательный разговор о Канаде, потом он рассказывает о своих концертных турне, оперных постановках и последних пластинках. Он дирижировал всеми знаменитыми оркестрами. Американцы, по его словам, самые дельные, а французы и австрийцы просто невыносимы. Считают себя всезнайками, и слова им не скажи.

– И вы такое терпите? – спрашиваю я с улыбкой. Он с довольным видом смеется, его черные глаза горят.

– Моя дорогая, у меня репутация человека, который вообще ничего не терпит от музыкантов. Это, правда, порождает проблемы, но я остаюсь верен себе.

И он рассказывает о репетициях в Марселе, где также возникли трудности, потому что две певицы с мировым именем, ангажированные на главные роли, чувствуют себя обделенными им. Ривера рассказывает только о себе, желая произвести на меня впечатление. Этим он меня не удивляет. Я знаю знаменитых людей, все они считают себя центром Вселенной. Он говорит о своих успехах, своих домах, своем самолете, и еще он собирается приобрести яхту.

Он мне импонирует. Но я была бы о нем гораздо более высокого мнения, если бы он проявил хоть искру интереса к моей работе. Я умышленно не говорю «ко мне!», поскольку абсолютно ясно, что как женщина я его весьма интересую. Он делает мне комплименты по поводу моих рыжих кудрей, берет мою руку и восхищается нежными пальцами, а его взгляд скользит по моему вырезу.

– Дирижирование – тяжелый труд, – с глубоким вздохом подводит он итог, – мне приятнее сидеть здесь у Липпа с красивой женщиной. К тому же с канадкой. У канадок особый шарм, вам это известно?

– Почему? – лицемерно спрашиваю я. – У вас уже была одна?

– Много лет назад, совсем молодым человеком, в Париже. – Он залпом допивает свой бокал и заказывает новый. – Потрясающая женщина. Испанский темперамент. Незабываемо.

– Что с ней стало?

– Я потерял ее из виду. – Он опять берет мою руку и понижает голос до страстного шепота: – Скажите, моя дорогая! Я ненадолго в Париже – у вас найдется для меня немного времени?

У меня найдется. Если он сейчас спросит меня, пойду ли я с ним поужинать, я отвечу «да». Но дело принимает непредвиденный оборот. Неожиданно возле нашего столика появляется темноволосая женщина. На ней дорогой розовый шанелевый костюм, у рта залегли ожесточенные складки. На левой руке сверкают бриллианты, в ушах покачиваются броские розовые творения из перьев (чудовищно!). Она гневно смотрит на Риверу и не удостаивает меня даже взглядом. Наверное, парижанка, потому что у нас дома женщины проявляют больше уважения друг к другу. Даже если речь идет о мужчине, в Канаде не забывают о манерах. По крайней мере вежливо здороваются, если уж всплывают на поверхность!

Риверу вдруг как подменили. Он встает, холодно сообщает мне, что у него договоренность на ужин, и вежливо благодарит за беседу. Потом кладет женщине руку на плечо, и я наблюдаю, как они в ногу шагают вниз по бульвару Сен-Жермен.

Что все это значит? Я сижу и злюсь. Зачем он меня сюда вызвал? Он же знал, что встретит другую. Заказываю маленькую бутылочку «Перрье» и погружаюсь в раздумья. Не слишком в этом преуспеваю, потому что вскоре передо мной опять стоит Ривера – один и довольно запыхавшийся.

– Послушайте, – торопливо бормочет он, – я должен вас увидеть снова. Встретимся завтра на поздний ленч в отеле «Риц». Не в ресторане, а спереди, в баре. О'кей?

Он пристально смотрит на меня, и я, как загипнотизированная, киваю.

– В вас невозможно не влюбиться! – Он хватает мою руку и целует ее, как бы вступая во владения. – Завтра, любовь моя, от двух до половины третьего. Все это время я буду думать только о вас. Не забудьте меня. Оревуар!

Он платит за мой томатный сок, оливки и минеральную воду, прощается с хозяином заведения, поспешившим к нему и провожающим его до двери, заговорщицки улыбается мне, поднимает руку на прощание – и был таков. Люди продолжают изумленно таращиться.

Через полчаса я тоже ухожу. Иду пешком, погода великолепная, уже почти летняя, я в прекрасном настроении, постепенно начинаю испытывать голод и решаю перекусить в «Древе желаний». Кафе я обнаружила совсем недавно, оно находится напротив церкви Святого Евстафия, и за восемьдесят франков я получаю четыре маленькие мисочки с вегетарианскими индийскими кушаньями, суп и десерт, а потом еще и успеваю на свое свидание.

В «Сансете» я встречаюсь с одним американским гитаристом по имени Бадди. Он уже несколько недель не отходит от меня, симпатичный парень, интересует меня, правда, не слишком. Бадди родом из Лос-Анджелеса, он музыкант, хочет испытать здесь свое счастье, потому что в Америке слишком велика конкуренция.

В Европе, объясняет он мне, меньше хороших джазистов, здесь имеют шанс и музыканты второго сорта. К сожалению, он действительно второсортный. Дважды я слышала его игру, и оба раза он меня разочаровал. Он ничего не зарабатывает, ютится в комнате для прислуги в доме на площади Италии (ужасная местность), ему двадцать два года, и он живет на свои сбережения. Поскольку доллар довольно сильно поднялся, ему хватает.