Книга Я тебя найду, Колючка - Ася Андреева

сзади.

— Ты что, и вправду, думаешь, что мы будем убирать дом? — зашептал мне на ухо.

— Если честно, то я вообще не могу представить, что ты это умеешь делать.

— А что так? Умею. И делаю, когда возникает такая необходимость, — и обхватил с двух сторон мои ладони, после чего мы продолжили мыть посуду вместе.

Он провёл моей рукой по тарелке мыльной губкой, а сам губами потянул за мочку уха и тяжело выдохнул воздух мне в шею. С каждой тарелкой, мне казалось, что вода становится всё горячее и горячее. Тугой комок закручивался сложным узлом внизу живота, а ноги непроизвольно подгибались, и если бы Никита не прижимал их так сильно к кухонному шкафчику, я бы давно потеряла равновесие.

— Что ты, малыш, держись! Ещё две тарелки и кастрюля.

— Никита…

— Тшш… Не отвлекайся, — водил он мои ладони по посуде, а сам продолжал прижиматься своей щекой к моей.

До меня долетал запах его парфюма, который будоражил моё воображение и заставлял нервные клетки натягиваться как струна. Я снова стала сплошным нервным комком, но теперь знала, что его можно и нужно расплавить. И в этом мне поможет Никита.

Он отставил кастрюлю и принялся смывать с моих рук пену. Выключил кран и развернул меня к себе.

— Так, всё, — резко подхватил меня за талию и перекинул через плечо.

— Никита, что ты делаешь? Сейчас же поставь меня на место.

— Вот ещё. В норку, — и потащил меня в спальню.

Выбраться наружу из норки быстро у нас не получилось. Уставшие, но довольные и счастливые, мы, полностью выбившись из сил, не заметили, как оба уснули. Погрузились в сладкий мир грёз, в котором мы ощущали, как наши тела продолжают наполняться приятной негой, а дыхание потихоньку выравниваться.

Через какое-то время я поняла, что солнце уже вовсю проникает в мою комнату. И щекочет мне лицо. Нет, это Никита легонько проводит пальцами по лбу, по носу, спускается к шее, параллельно перебирая пальцы на моей руке.

А мне совсем не хочется выныривать из этого состояния. Я безумная трусиха во всём. И сейчас мне предстоит настоящий допрос. Допрос с пристрастием. С оказанием психологического и эмоционального воздействия. После которого будет выдвинуто обвинение, хотя глубоко в душе я надеялась, что буду помилована и прощена.

— Солнце моё, я знаю, что ты не спишь, — Никита пытается меня пощекотать, из-за чего я быстро распахиваю глаза.

— Вот так лучше, — и припадает к губам. — Но, не будем отвлекаться. Так, спокойно, да не дрожи ты так. Я же не съем тебя. А, впрочем, может и съем.

И снова целует, но не с таким напором, как это делал пару часов назад. И следом подтягивает к себе, чтобы в следующую секунду нежно обнять, зарыться рукой в мои волосы и втянуть запах моего тела.

— А сегодня ещё жарче на улице. Тебе надо установить кондиционер.

— Я привыкла обходиться без него. И вообще люблю жару.

— Ничего не хочешь принимать. А придётся к этому привыкнуть. Марго, — и снова заглядывает в мои глаза, — успокойся. Всё хорошо. Мы просто поговорим и проясним некоторые моменты. Могу тебе ещё дать время. До вечера, чтобы ты с мыслями собралась.

— Не надо ничего откладывать.

— Вот и умница. Ты моя девочка, — ложится на спину, просовывает свою руку мне под голову, которая сразу оказывается прижата к его плечу.

Глядя в потолок и взяв мою ладонь в свои руки, чтобы продолжить перебирать мои пальцы, тихо говорит:

— В этот раз я проснулся, а ты рядышком спишь, тихонько посапывая. И сразу ощущение счастья закралось вот сюда, — он вместе с моей рукой постукивает по своей груди. — Тогда я тоже засыпал безумно счастливым человеком. Я это хорошо помню. Помню, как волновался, что всё делаю не так. Переживал за тебя. А утром хотел окружить таким вниманием и заботой, чтобы ты, наконец, расслабилась и поверила мне. Ты же так и не отпустила тогда свои чувства на волю. Твоё напряжение никуда не ушло. Оно с тобой и сейчас. Ты самая настоящая Колючка. Розовый кустарник с шипами. Нежный, благоухающий, безумно красивый, но никому не доступный. Так что тебя тогда заставило убежать? Ведь я чувствовал, что ты тоже приблизилась в ту ночь к тому самому чувству, когда понимаешь, что счастье уже стоит на пороге…

Я невольно улыбнулась. Колючке. Он упорно продолжает меня так звать. И тут же улыбка исчезла с моего лица. Неужели мне придётся рассказать ему всё. Рассказать то, о чём никогда и ни с кем не делилась.

— Никита… Ты помнишь… — я сразу же запнулась, потому что не знала, как построить свой разговор.

— Тише, малыш, — он успокаивающе гладил мою руку, а моя голова продолжала лежать у него на плече, где я отчётливо слышала, как и у него сердце увеличивает свой ритм. — Продолжай спокойно. Что я помню?

— Мы утром… К девяти утра, — я всё помню до мельчайших подробностей. — Мы должны были пойти к врачу.

— Я помню, ты тогда ещё сильно разволновалась. Ну, оно и понятно. Ты совсем ещё тогда неопытная была, — сильнее сжимает мою ладонь. — Да что тогда… И сейчас ничего не изменилось. Я был сильно удивлён прошлой ночью, потому что знал, что ты была замужем.

— Об этом я тоже расскажу.

— Безусловно, — расслабляет мою ладонь и подносит к своим губам. — Продолжай, малыш, — нежно целует пальцы.

— Дело совсем не в неопытности. Я прекрасно понимаю, что надо внимательно относиться к своему здоровью. Но к этому врачу я не собиралась тогда утром идти. Если быть до конца честной, то и сейчас у него совсем не бываю. Родила Кузю и забыла туда дорогу, — я горько вздохнула.

Я сделала паузу, а Никита повернулся ко мне.

— Продолжай…

— Я была у этого врача. В семнадцать лет, когда окончила школу…

Глава 25

Мы молчали минут двадцать. Издалека доносился звук газонокосилки, а на улице было слышно, как резвятся дети. Несмотря на то, что послеобеденный зной усиливался, мне хотелось укрыться одеялом. И я была рада, что сегодня можно было отдыхать весь день, хоть наш предстоящий разговор и напрягал меня.

Никита лёг на бок и повернул меня к себе, не выпуская из своих объятий.

— Ты сама пришла к врачу? — уверенно задаёт он вопрос, глядя мне в глаза.

— Нет. Меня привела мама. А папа перед этим настоял.

Я снова замолкаю и начинаю мелко дрожать. Но Никита будто не замечает моего состояния, хмурится и задаёт новый вопрос.

— Тебе семнадцать лет.