Книга История Франции. Франция сквозь века - Генриетта Гизо

В конце концов, Матье Моле решил уступить силе и вернуться в Пале-Рояль. «Собрав всех своих товарищей, кто еще остался, и неизменно сохраняя в словах и поведении достоинство, подобающее его чину, он вернулся к королеве, выступая неспешным шагом, осыпаемый оскорблениями, угрозами, проклятиями и руганью. Весь двор собрался в галерее; первый президент держал речь перед этим блестящим собранием и поверг его в великий трепет, потому что никогда не говорил он так хорошо, как в момент той страшной опасности. Мазарини задрожал, опасаясь за свою жизнь, принцессы умирали от страха; наконец, королеву заставили вернуть свободу Брусселю и одновременно – президенту Бланменилю. Оба члена парламента на следующий день уже присутствовали на заседании.

Принц Конде только что прибыл в Париж в ореоле славы, отчего возомнил себя всемогущим. Он не любил кардинала Мазарини, но еще менее благоволил к Парламенту, презирая его требования: «Я покажу Парламенту, что образумить его не составит труда. Если бы только в Париж неделю не привозили гонесского хлеба…»[17]

Президент Матье Моле

Через несколько дней, в ночь с 5 на 6 января 1649 года, королева вместе с маленьким королем покинула Париж и поспешила в замок Сен-Жермен, пустой и холодный, совершенно не подготовленный к приему двора. «Для ее величества с трудом нашли кровать, – писала в своих мемуарах мадам де Монпансье, – но королева была так довольна, словно выиграла сражение, овладела Парижем и повесила всех, кто ей не нравился, а между тем ничего подобного не произошло».

В Париже Парламент объявил кардинала Мазарини возмутителем общественного спокойствия и приказал всем подданным короля преследовать его. Война была объявлена, Фронда началась.

Будучи поначалу парламентской и народной, постепенно она стала Фрондой принцев. Герцог де Лонгвиль и его жена, Анна-Женевьева де Бурбон, его брат принц Конде, герцоги Бульонский, Эльбёф и де Бофор, а также парламенты Экса и Руана поспешили примкнуть к мятежной партии. Днем они сражались, а вечером развлекались и танцевали, сочиняли шутливые песенки и проклинали кардинала. На всех парижских улицах пели куплеты, высмеивающие Мазарини.

Парламент отправил депутатов в Рюэль, где находился кардинал, но когда они вернулись и привезли подписанную декларацию о мире, чернь встретила их гневными воплями и яростными угрозами. Дошло даже до того, что кое-кто попытался поднять руку на первого президента Моле. «Если ты меня убьешь, – сказал он этому дерзкому человеку, – мне понадобится всего шесть футов земли». Переговорщиков отослали назад в Рюэль, на этот раз с ходатайствами знатных особ, в которых речь шла ни больше ни меньше как о разделе Франции.

Мятежники все еще надеялись, что маршал Тюренн приведет им свою армию, но войска отказались последовать за ним и участвовать в восстании; надо было договариваться с двором, который вернулся в Париж так же скоро, как и выехал оттуда. Светлейший принц Конде изображал из себя победителя и защитника королевской власти. Он и его люди держались с кардиналом крайне вызывающе. Мазарини нанес ответный удар: принцы-фрондеры были арестованы и препровождены в Венсенский замок.

Две принцессы Конде, мать и жена Людовика де Бурбона, славного героя Ленса, получили приказ удалиться в свои имения. Госпожа де Лонгвиль обосновалась в Нормандии, где губернатором был ее муж, и собрала вокруг себя всех сторонников своей семьи. Герцоги Бульонский и Ларошфуко собрали армию и двинулись в Бордо, где парламент был настроен против королевской власти. Молодая принцесса Конде, всегда отличавшаяся слабым здоровьем и застенчивостью, проехала верхом пол-Франции, чтобы поскорее присоединиться к двум герцогам, державшим оборону крепости Бордо. Регентша, в сопровождении маленького короля и кардинала, тоже выступила в поход на Бордо. После штурма одного из предместий начались переговоры. Герцоги ставили одним из условий всеобщую амнистию: они забыли только упомянуть о свободе для принцев.

Однако парламент Парижа немедленно и твердо ее потребовал; королева заколебалась, готовая уступить, а тут и герцог Орлеанский, дядя короля, замолвил слово за арестованных. Парламент постановил, что офицеры короны должны подчиняться только королевскому наместнику. Кардинал бежал из Парижа, королева не посмела поехать с ним; парижская чернь следила за тем, чтобы король не покидал столицы. Однажды ночью распространился слух, что его похитили, дозорные из числа горожан взломали ворота Пале-Рояля, и королева была вынуждена впустить народ в комнату короля и предъявить им спящего ребенка. «Его светлость принц на свободе, – сказал первый президент Моле, – но наш господин король – узник».

Принц Конде действительно обрел свободу. Бежав из Парижа, кардинал Мазарини поспешил в Гавр, куда были перевезены пленники; в крепость он зашел в полном одиночестве. Выйдя оттуда, Мазарини тронулся в путь, в изгнание, и сделал остановку только в Брюле, маленьком городке Кельнского курфюршества.

Конде вернулся ко двору, торжествующий и жаждущий мести. Он хотел прогнать министров, ставленников Мазарини, но поскольку королева отказалась его слушать, он, вступив в тайный сговор с Испанией, удалился в свой замок Сен-Мор. Королева вновь наладила отношения с коадъютором, по-прежнему деятельным и честолюбивым; по его совету она сообщила парламенту о замыслах принца и его отношениях с Испанией. Но герцога Орлеанского по-прежнему многое связывало с партией Конде, и он добился, чтобы Парламент объявил о невиновности принца, а королева пообещала больше никогда не призывать обратно кардинала.

Конде не поверил королеве, не стал приветствовать короля по случаю его совершеннолетия и, в конце концов, решил начать гражданскую войну. «Вы этого хотели, – сказал он своей сестре, отказываясь принять посланца королевы и герцога Орлеанского, примирившихся между собой. – Вспомните, что я первым обнажаю шпагу, но последним прячу ее в ножны». Герцог Бульонский и маршал Тюренн, поразмыслив, предложили свои услуги королеве. Юго-западные области Франции приняли сторону Конде, а Испания послала ему в Бордо военное подкрепление. Кардинал Мазарини набирал солдат для королевы в Германии и готовился вернуться во Францию, на подмогу оказавшейся под угрозой монархии. 28 января 1652 года он снова занял свое прежнее место рядом с королем, и никто не чинил ему серьезных препятствий. Он правильно оценил ситуацию, когда незадолго до того написал королеве: «Я и время – мы оба ловкачи». Герцог Орлеанский остался в Париже; он разрывался между партиями, плетущими интриги, делая вид, что не принадлежит ни к одной из них. Девица де Монпансье, его дочь, Великая Мадемуазель, как ее называли, смело взяла в свои руки дело родственника, принца Конде. Но напрасно явилась она к воротам Орлеана: в столицу отцовских