Книга Сова летит на север - Сергей Сергеевич Суханов

Меотка протянула ключ и тессеру.

— Вот… В стене есть дверь. Стражники спят, я им снотворного дала. Мне Филопатра велела это сделать, чтобы вы без боя вошли.

— Где дверь?

— Если идти вдоль вала к проливу, то напротив гавани. Возле храма Посейдона.

Разведчики обсудили ситуацию, не обращая внимания на Миртию.

Потом Спарток повернулся к меотке.

— Кто такая Филопатра?

— Жрица Афродиты.

Ответ одриса устроил.

— Давай, Посий, одна нога здесь, другая там, — приказал он. — Гоплиты должны быть близко, на закате вышли. Скажи: пусть остановятся и не громыхают амуницией. Мне нужно человек тридцать, не больше.

Когда товарищ исчез в ночи, Спарток снова обратился к пленнице.

— Не страшно?

— Теперь нет.

Даже в темноте меотка поняла: он точно улыбается…

Отряд гоплитов пробежал гуськом по меже, затем прокрался вдоль вала к калитке, прячась в кизильнике, который пантикапейцы не додумались вырубить. Диверсанты были одеты, как простые горожане, но под гиматиями прятали оружие.

Ворвавшись в сторожку, гоплиты вырезали стражу, которая только-только начала продирать глаза. Дождались рассвета, а когда пришла утренняя смена, расправились и с ней.

Затем, разбившись на две группы, двинулись к воротам, выходившим на юг и на запад. На них никто не обращал внимания — считали ополченцами, которые торопятся к месту сбора дема…

Тем временем фаланга подошла к Пантикапею. Перикл разделил армию на две части. Одна встала напротив Нимфейских ворот, другая — напротив Феодосийских. Гоплиты выстроились в боевой порядок, наполнив степь лязгом оружия.

Первый стратег Афин готовился брать город. Матросы понесли по проходам между синтагмами[175] корабельные лестницы. В бой вступили легковооруженные воины: пельтасты метали через вал дротики, пращники закидывали защитников свинцовыми снарядами.

Пантикапейцы начали беспорядочный обстрел неприятеля из луков. Гоплиты тут же подняли гоплоны[176] с изображениями головы Геракла, жертвенного треножника Аполлона и разбегающихся от центра ног Ахилла.

Перикл выжидал.

Вскоре за воротами послышался шум. Пантикапейцы перестали стрелять, пропали с боевого хода. Створки распахнулись. В проеме показался Спарток в окровавленной одежде и с махайрой в руке. Рядом стояли трое, судя по гражданским гиматиям — магистраты. Один из них поднял руку с пучком плющевых стеблей.

Перикл выдохнул: "Все! Сдача!"

От Феодосийских ворот уже скакал вестовой с белым платком в руке — сигналом, что ворота захвачены.

Парламентеры подошли к Периклу.

Магистрат с плющом говорил за всех:

— Мы — архонты и хотим сдать тебе город. Я Каллиад.

Он показал на спутников:

— Это Игиенонт и Федим.

— А где Кизик?

— Сбежал ночью в Феодосию.

Перикл отдал команду вестовым, те поскакали вдоль строя. Вскоре над рядами гоплитов поплыли звуки авлосов. Синтагмы медленно двинулись к воротам. Двумя железными потоками афинская армия вошла в город.

Над Пантикапеем вставал новый день.

5

Народное собрание Пантикапея состоялось сразу после того, как эпибаты установили контроль над коллегиями магистратов. Они просто входили в здание, а офицер выкладывал на стол ритуальный двусторонний топорик в знак того, что берет управление в свои руки.

Архонты сами подготовили повестку, после чего разослали гонцов по демам. Демархи поклялись на домашних алтарях, что общины придут на собрание в полном составе.

Из Гермонассы, Мирмекия, Корокондамы и Тиритаки прибыли посольства с просьбой не идти на них войной, а заключить союз. Архонты этих городов явились не с пустыми руками: пригнали несколько лембов, нагруженных соленой рыбой и вяленым мясом, понимая, что провиант — лучший подарок для армии.

Собрание подтвердило полномочия старых архонтов, ввело в Совет Спартока. Одрис говорил просто и доходчиво. Обрисовал основные перспективы: поставки зерна в Афины по высоким ценам под охраной военного флота, а также приоритет в снабжении Боспора товарами из Эллады. Озвучил сумму ежегодного фороса с симмахии — десять талантов серебра, объяснив, что это еще по-божески.

Некоторые голосовали добровольно и чистосердечно, другие думали про триеры в заливе. Бородатый Аполлон перебирал струны кифары[177], стоя на мраморном пьедестале. Бог рассеянно смотрел на толпившихся людей — ему было все равно.

Замену Гиппонику подыскали быстро — Алкима, смотрителя за эргастериями. Это он прислал Спартаку коллегию кузнецов в полном составе, чтобы те приняли заказ на ремонт амуниции афинян. Сам коневод на агору не явился, поэтому пришлось отправить за ним эпибатов.

В тот же день Совет избрал одриса Первым архонтом. Магистраты единогласно постановили отправить в дар Афинам пятнадцать тысяч медимнов зерна. Разослали по камнерезным мастерским копии решения Совета с именем нового эпонима[178] — Спартока.

Каллиад, Федим и Игиенонт сохранили должности. Гиппоника эпибаты привели два дня спустя на теменос Аполлона Врача. Флигель храма одрис сделал своей резиденцией, пока не будет достроен пританей.

Он ел устриц, сидя за столом, но бывшему архонту сесть не предложил. Спросил в лоб, почему конюшни пустые. Бледный коневод мял в руках пилос и неубедительно мямлил про то, что отправил коней на выпас, но тут как раз подошла фаланга. Он специально задержал табун до прихода афинян, чтобы лишить Кизика кавалерии. Теперь — разумеется — он готов предложить дорогим гостям коней по сходной цене.

— А! — вытерев руки хлебом, Спарток сделал удивленное лицо, будто сначала сомневался в намерениях коневода, а теперь прозрел. — Так я могу на тебя рассчитывать? Хм… Ты ведь не будешь драть с меня втридорога? Скажем… по тридцать афинских драхм за голову.

Быстро прикинув в уме, сколько это будет в пантикапейских драхмах, Гиппоник схватился рукой за сердце: выходит, что конь уйдет не дороже овцы.

Спарток нахмурился.

Добавил в голос металла.

— В глаза смотри! За дурака меня держишь? Если бы ты хотел продать мне коней, пришел бы сам. Почему не сдал город вместе с архонтами?

Коневод молчал.

Одрис грохнул кулаком по столу.

— Чтоб завтра табун был здесь! Деньги получишь после праздника. Скажи спасибо, что не забираю твое добро бесплатно.

Когда Гиппоник попятился к выходу, Спарток рявкнул:

— Перстень архонта на стол!