Книга Капитан Памфил - Александр Дюма

Первым симптомом болезни была постоянная сонливость, сопровождавшаяся тяжестью в голове; через два дня совершенно пропал аппетит, уступив место жажде, которая становилась все более жгучей; на третий день испытываемые Жаком легкие колики стали такими сильными и вызвали такую непроходящую боль, что Александр Декан сел в кабриолет и отправился за доктором Тьерри. Тот сразу же признал, что болезнь серьезная, но не мог окончательно ее определить, колеблясь между заворотом кишок, параличом кишок и воспалением брюшины. На всякий случай он выпустил у Жака два тазика крови, пообещал вернуться вечером и сделать еще одно кровопускание, а в промежутке между первым и вторым предписал поставить на брюшную область тридцать пиявок; кроме того, Жаку надо было давать разжижающие лекарства и применять все сильнодействующие противовоспалительные средства, какие только существуют. Жак охотно подчинялся всему, и это означало, что ему самому понятно, насколько серьезно он болен.

Вернувшись вечером, доктор нашел, что болезнь не только не поддалась лечению, но еще усугубилась: жажда усилилась, аппетит полностью пропал, живот вздулся, язык покраснел, пульс слабый и учащенный, а запавшие глаза говорят о страданиях, испытываемых несчастным животным.

Тьерри произвел второе кровопускание, тоже в два тазика, чему Жак безропотно покорился, поскольку утром после подобной операции почувствовал временное облегчение. Доктор велел всю ночь продолжать лечение разжижающими напитками; послали за сиделкой, которая должна была давать их каждый час, и вскоре явилась крошечная старушонка, выглядевшая самкой породы Жака; увидев больного, она потребовала прибавки к обычной плате под вздорным предлогом, что привыкла ухаживать за людьми, а не за обезьянами и, раз уж она отступает от правил, следует вознаградить ее за любезность; как во всех случаях отступления от правил, дело уладили при помощи двойной платы.

Ночь прошла плохо: Жак помешал старушке спать, и старушка побила Жака; шум борьбы донесся до Александра; он встал с постели и отправился в комнату больного. Вероломное поведение старушки по отношению к нему вывело Жака из себя: он собрал все силы и, когда сиделка наклонилась над ним, чтобы ударить его, он сорвал с нее чепчик и разодрал его в клочья.

Александр явился как раз вовремя, чтобы разнять дерущихся; старушка изложила свои доводы, Жак мимикой выразил свои; Александр понял, что виновата сиделка; она попыталась защищаться, но почти полная (хотя две трети ночи уже прошли) бутылка с лекарствами повлекла за собой вынесение обвинительного приговора.

Старушке заплатили и выпроводили ее, несмотря на неурочный час, и Александр, к великой радости Жака, продолжил бдение у постели, начатое гнусной ведьмой, которую только что изгнал его хозяин. Теперь проявленная больным энергия сменилась полным упадком сил. Жак снова стал похож на умирающего. Александр подумал, что настала роковая минута, но, склонившись над Жаком, увидел, что тот в изнеможении, а не в агонии.

Около девяти часов утра Жак вздрогнул и приподнялся на своем ложе, знáками выражая радость; тотчас послышались шаги и кто-то дернул шнурок колокольчика; в ту же минуту Жак попробовал приподняться, но снова упал без сил; дверь открылась, и появился Фо. Доктор Тьерри только что известил его о болезни Жака, и он пришел навестить своего воспитанника.

Разволновавшись, Жак на время словно забыл о своих страданиях, но вскоре дух его был сломлен новыми приступами болезни; появилась ужасная тошнота, за ней полчаса спустя последовала рвота.

Тем временем пришел доктор; он застал больного лежащим на спине; его пересохший и побелевший язык был покрыт слизистым налетом. Жак дышал учащенно и прерывисто; его болезнь чудовищно прогрессировала из-за стычки между ним и старухой. Тьерри немедленно написал записку одному из своих собратьев, доктору Блази, и послал ее с учеником Декана. Был необходим консилиум: Тьерри не отвечал за жизнь больного.

Около полудня явился доктор Блази. Тьерри отвел его к Жаку, подробно рассказал о припадках и изложил свои предписания. Доктор Блази признал лечение мудрым и правильным; затем, в свою очередь осмотрев несчастного Жака, высказал свое мнение: он, как и Тьерри, считал, что у Жака паралич кишок, вызванный поглощением большого количества свинцовых белил и берлинской лазури.

Больной был до того слаб, что ученые мужи не решились произвести еще одно кровопускание и положились на помощь природы. Так протек день, заполненный ежеминутными припадками больного; вечером, когда Тьерри вернулся, ему достаточно было бросить взгляд на Жака, чтобы увидеть, как сильно развилась болезнь. Он грустно покачал головой, ничего нового прописывать не стал и посоветовал: если у больного появится какая-нибудь прихоть, можно дать ему все, что он попросит: так же поступают с приговоренными накануне того дня, когда их ведут на гильотину. Это заявление Тьерри повергло всех в уныние.

Вечером пришел Фо и объявил, что никому другому не позволит сидеть у постели больного. В соответствии с мнением доктора он набил свои карманы конфетами и миндалем — свежим и обсахаренным жареным: не в силах спасти Жака, он хотел, по крайней мере, подсластить его последние минуты.

Жак встретил его с беспредельной радостью и, увидев, как наставник устраивается на том самом месте, что и накануне, поблагодарил его за самоотверженность негромким дружеским ворчанием. Фо для начала дал ему стакан микстуры, прописанной Тьерри; Жак, явно не желая противоречить Фо, ценой невероятных усилий пытался ее проглотить, но почти сразу же вернул назад в таких жестоких содроганиях, что Фо едва удержал его на руках; однако через несколько минут сокращения желудка прекратились, и Жак, продолжавший дрожать всем телом, хотя и не обрел покоя, ненадолго впал в изнеможение.

Около двух часов ночи появились первые мозговые припадки; не зная, как успокоить Жака, Фо предложил ему свежий и обсахаренный миндаль; больной тотчас узнал эти предметы, занимавшие одну из высших ступеней в его гастрономических воспоминаниях. Неделю назад он позволил бы высечь и повесить себя за то и другое. Но болезнь — суровый воспитатель: оставив Жаку желания, она отняла у него возможности; Жак печально выбрал жареный миндаль, содержавший в себе, кроме самого миндаля, еще и сахар, и, не в состоянии глотать, засунул лакомство в дарованные природой карманы по обе стороны челюсти, так что через минуту его щеки свесились на грудь, как висели бакенбарды у Шарле, пока он их не отрезал.

Хотя Жак и не смог, к великому своему сожалению, проглотить лакомство, промежуточная манипуляция, совершенная им сейчас, доставила ему некоторое удовольствие: обволакивавший ядра сахар, пропитавшись слюной, постепенно таял, услаждая умирающего; по мере таяния сахара объем этих припасов уменьшался, и вскоре в мешках образовалось свободное место для новой порции миндаля. Жак протянул руку; Фо понял его и дал ему полную горсть конфет, среди которых больной выбрал те, что были ему больше всего по вкусу, после чего его защечные мешки вновь обрели солидную округленность. Что касается Фо, высказанное Жаком желание немного обнадежило его, поскольку, увидев, как мешки уменьшаются, он приписал жеванию то, что было вызвано явлением таяния и предвидел вследствие этого значительное улучшение в состоянии больного: только недавно он не мог даже пить, а теперь стал есть.