Книга Смотрю на тебя - Юлия Григорьевна Добровольская

моей квартире. В качестве сына?…

На ночь мы расстались на дружеской ноте. Даже чуть позже, когда я зашла к Вадиму в комнату с будильником и спросила, во сколько ему вставать, ничто не дрогнуло во мне. В нём, похоже, тоже.

* * *

Я не спала и размышляла о превратностях жизни и несуразностях общественного устройства.

Я люблю Антона. Антон любит меня.

Я… ну, если не люблю, то питаю определённые чувства к Вадиму. Он — ко мне.

Почему, спрашивается, это несоединимо и должно противоречить одно другому? Потому, что человечество когда-то придумало некие правила, которым нужно подчиняться? Но я-то их не придумывала! Меня-то не спрашивали! А если я не такая, как все? Если я хочу жить по-другому — так, как правильно для меня?

Это без меня решили, что у одной жены должен быть только один муж — будем говорить о европейском подходе — да и то, непременно через загс или церковь. Разлюбила одного — в лучшем случае, разводись, уходи к другому. В худшем — через партком, церковь — удержим. Если заводишь любовника — тсс! только тихо! Это опять же — в лучшем случае. В худшем — позор на всю деревню, город, завод. Хорошо, хоть камнями забивать отменили!

А если я способна любить двоих? Что, если в моей душе это не вызывает противоречия? Люблю одного, люблю другого и не хочу делать выбор! И примирить их способна, если, вообще-то, это потребуется.

А-а! Поняла — секс! Люби одного и дружи с другим. В лучшем случае. В худшем — всё равно сомневаемся, такого не бывает, потому что не может быть дружбы между мужчиной и женщиной. Между мужчиной и женщиной может быть только секс!

Вот тут — стоп! Если вы так в этом уверены, для чего же свои дурацкие правила придумали? Отпустите всех на свободу, пусть делают, что хотят, пусть каждый сам регулирует свои отношения — вдвоём, втроём — это их право. Вы одни, они другие — мы все разные!

Вообще-то, я давно задавалась вопросом: почему именно вокруг секса так много шума? Я имею в виду интимные взаимоотношения… людей. Хотела сказать «полов», но спохватилась — ведь в сексуальную связь вступают и с представителями своего пола, и с собой любимым, и с кем и чем только ни вступают…

Почему? Почему именно этот аспект человеческих отношений приобрёл такой размах в плане проникновения во все сферы публичной жизни? Почему это самое «это» превратилось из пикантной приправы в основное блюдо жизни? Почему?

Потому, что секс — это, как минимум, приятно.

Да… но вкусно покушать — тоже приятно. Но мы же не прячемся друг от друга в убежище наглухо зашторенных кухонь, чтобы насладиться пищей! Притом что половой акт несравнимо более эстетичное — даже по многообразию — зрелище, нежели акт утоления голода. Ну неужели украшенный невесть каким декором запечённый фазан (поросёнок, осётр, далее по списку) — шедевр пусть в высшей степени даровитого повара — может сравниться с самым заурядным человеческим телом — венцом Божьего творения — принимающим пусть и незамысловатые позы, но исполненным такой энергетики, что того фазана (поросёнка, осетра…) оживила бы!

Понятно, не всегда секс это праздник, но ведь и «fast-food» — не вершина трапезы…

Почему именно секс при возникновении «цивилизованных» отношений в обществе был упрятан с глаз долой — в темноту спален, под покров пижам, одеял и ночи? Почему именно этот вид жизнедеятельности человека так строго регламентировался — институтом семьи, общественной моралью, религией?

Почему то, что «оказалось» таким приятным и красивым, так долго подавалось под грифом «совершенно секре… греховно»?

Почему именно это, а ничто другое?

Не потому ли, что сексуальное чувство — единственный «предмет», единственное «нечто», над которым не властен никто, кроме его обладателя. У человека можно отнять пищу, землю, ребёнка, свободу. Жизнь, наконец. Но лишить его права выбирать сексуального партнёра, права испытывать удовольствие или отвращение от полового контакта — не сумеет никто.

Ты можешь купить или взять силой тело, но над возникшим в этом теле чувством ты не властен.

Ты можешь посадить жену/мужа на цепь, но отобрать у неё/него сексуальное стремление к другому/другой или другой/другому — ты не в силах. А если у человека остаётся хоть что-то, на что ты не можешь распространить свою власть — пусть самая малость — человек остаётся свободным. Ровно на эту малость. Свободным от тебя. Стало быть, неподвластным. А это — опасность для тебя.

Всё, что ты можешь попробовать — это запретить.

Попробовали. Не получается — изворачиваются, врут, а своё делают.

Тогда — подумали те, кому это было нужно, — запретим не просто, а так, чтобы сам объект запретил себе это.

Как? Элементарно — запугаем до смерти. В буквальном смысле слова: изменила, отдала другому моё по закону… да не обязательно по закону, по моему мнению, по моей прихоти — смерть! Гомосексуальные отношения — мы этого не понимаем, нам это чуждо — смерть!

Хотя, так было не всегда. И на нашем веку остаются племена, не обременённые цивилизованной моралью и законами. Живут себе по солнцу и луне, да по велению инстинкта: днём строят жилища и пищу запасают, а ночью — праздник души и тела. Приятно это — после трудов праведных удовольствие себе и другим доставить. Да и род свой продолжить — тоже дело. И все вместе — так веселей. На миру не только смерть красна… радость краше во сто крат.

Ну, бросьте в них камень! Да знать они не знали, что это грех! «Оргия», «гомосексуализм»… Это в процессе оцивилизовывания человечество напридумывало терминов. Зачем? Для чего? Да всё для того же — чтобы разделять и властвовать. Чтобы чётче определить границы. Чтобы понятней было: кто хороший, а кто плохой, кому что можно, а кому что нельзя, где твоё, а где моё — ведь именно в этом суть и смысл «цивилизованных отношений». Земли-воды поделили, народы… Только вот властвовать над чувствами другого никак не получалось. Даже под страхом смерти.

Очевидно именно тогда — не в едином времени, а на конкретной стадии развития каждой конкретной цивилизации — именно тогда кому-то пришло в голову испугать ещё сильнее. Как? А так — вечной смертью, адом.

Какое-то время это работало. И даже довольно долго — тысячи лет.

И «доработало», что называется. В результате не просто любодеяние или прелюбодеяние стало считаться греховным, а секс в браке оказался чем-то грязным, низким, недостойным.

Удавили-таки радость бытия! А ведь как