Книга Шерсть и снег - Жозе Мария Феррейра де Кастро

там чесальщиком…

— Он самый… Давно уже я его не видел…

— И я. После того как его уволили с фабрики, он побирался… далеко от наших мест…

— Но за что его убили? — спросил Трамагал.

— Может быть, чтоб ограбить? — предположил один.

— Ну вот еще! — усомнился другой. — Это старика-то, который просил милостыню?..

— Почем знать? Есть люди, которые на все способны! А у нищих иногда водятся денежки…

Жоан Рибейро, страдавший болезнью гортани, зимой обычно не говорил на улице, но сейчас нарушил это правило и попросил фонарь. Он осмотрел покойника: на нем была разлезшаяся, черная от грязи рубашка, летний пиджак весь в заплатах и рваные брюки; ноги были босы.

— Держу пари, что никто его не убивал… — Жоан Рибейро направил свет на сморщенную шею и лысую голову, с которой свалилась старая шляпа. — Его убила бедность. Он умер от холода, вот что! Столько шерсти в Ковильяне, столько тканей, — и вот поди ж ты!

У него запершило в горле. Он закашлялся и передал фонарь владельцу. Снова воцарилось молчание. Холод стал как будто еще более пронизывающим.

— Неужели мы его здесь оставим? — спросил кто-то.

— Нет… Это было бы слишком… — раздались голоса.

— Пусть кто-нибудь сходит в Ковильян и сообщит полиции, — предложил один из рабочих.

Люди подумали о пяти километрах, которые отделяли их от города. Вглядываясь в ночь, все молчали.

— Я схожу, — предложил наконец Жоан Рибейро.

— Нет! — возразил Трамагал. — Ты пойдешь сейчас же домой, тебе вредно. Я сбегаю…

Тогда многие вызвались пойти вместе с Трамагалом.

— У меня водки хватит только на двоих… Ты, Аугусто!

Трамагал и Аугусто зашагали к городу, а остальных начали одолевать сомнения.

— Так что же, оставим его здесь одного?

— А зачем ему компания после смерти?

Мнения разделились. Фонарь не горел — владелец погасил его, чтобы не видеть труп. Теперь узнавали друг друга только по голосу. Во мраке ночи всплыли старинные суеверия, связанные со смертью и с покойниками. Холод торопил людей вернуться домой.

Раваско рассуждал:

— Раз ему придется остаться одному, когда его закопают, то нет ничего плохого в том, что он останется один уже сейчас. Или вы решили составить ему компанию в могиле?

Эти слова показались кощунственными даже самым отчаянным.

В темноте послышались голоса:

— Я остаюсь…

— И я…

Раваско насмешливо произнес:

— Час в Ковильян, час обратно. Допустим — час, пока полиция будет собираться… Час? Как бы не так! Небось, если нужно взять живого, они являются сразу. Ну а мертвого, который, помимо всего прочего, бедняк, нищий… Не раньше, как завтра! Вы думаете, они дураки? Спокойной ночи. Я не хочу получить воспаление легких…

Тогда раздался сильный и решительный голос Белшиора, который до этого молчал:

— Он был чесальщик, и я чесальщик. Я не оставлю его валяться на дороге…

Некоторые запротестовали:

— А полиция?.. Нельзя прикасаться к людям, найденным мертвыми, пока не явится полиция!

— Ну вот еще! Я, что ли, его убил? Нет, здесь он не останется! Я его унесу. Беру ответственность на себя…

Спор продолжался, хотя никто не надеялся убедить Белшиора — все знали, как он упрям.

— Трамагал! Трамагал! — принялся звать Белшиор, и его мощный голос разнесся по долине и горным кручам. — Трамагал! Трамагал!

— Что ты кричишь?

— Я не хочу, чтобы эти остолопы замерзли по дороге. Мы придем в поселок, положим покойника в церкви и позвоним в полицию. Тогда пусть приходит когда угодно.

Все удивились, что до сих пор никто не вспомнил о телефоне. Один из рабочих побежал по направлению к Ковильяну, чтобы вернуть Трамагала и Аугусто.

Белшиор попросил зажечь фонарь. И едва вспыхнул свет, нагнулся над трупом:

— Жалко — нет носилок. Но ничего… Я отнесу его на спине… Он был чесальщик, как и я…

Кто — то предложил:

— Пусть кто-нибудь даст пальто, положим на него покойника…

— Неплохо придумано! — воскликнул Белшиор. — Но тут же спохватился: — Мое пальто не годится. Оно такое старое, что под тяжестью разорвется и он упадет…

— И мое все в дырах, а то бы я дал… — проговорил Жоан Рибейро.

Почти все могли сказать то же самое. Некоторые даже сняли свои пальто, чтобы при свете фонаря получше рассмотреть, в каком они состоянии.

Износилось так, что еле держится — к такому выводу пришел каждый.

До сих пор молчавший Раваско начал оправдываться:

— Мое бы выдержало… Но если жена узнает, что пальто служило носилками для мертвеца, она никогда не позволит мне надеть его… А купить другое не на что…

Наступило молчание. Белшиор протянул свои грубые ручищи и взял окоченевший труп за руки. Легко его приподнял и снова опустил на снег. Глаза покойника, казалось, следили за его движениями.

— Легкий… Уж больно отощал, бедняга!.. Черт знает, как мне его, такого скрюченного, пристроить на плечах!

Раваско медленно снял пальто и подал его Белшиору.

— Возьми…

Все знали, что Раваско уже давно болеет — у него было недержание мочи; за последнее время он очень исхудал и как-то потемнел. Белшиор отказался:

— Не возьму! Раз у тебя такая суеверная жена, пожалуй, действительно всю зиму проходишь без пальто… Я понесу его на спине!

Тут Раваско несколько смущенно признался:

— Дело не в жене. Пальто в конце концов можно выстирать… Да только… не знаю почему — я не решусь его потом надеть… Но это не важно! Возьми пальто… Я требую.

Белшиор по-прежнему отказывался.

— Я требую, сказано тебе! — воскликнул Раваско. И расстелил пальто на снегу около трупа.

Жоан Рибейро помог Белшиору положить тело на пальто. Четверо взялись за концы и вместе с остальными тронулись в путь.

Снег продолжал падать. При слабом свете фонаря люди медленно брели к поселку.

Время от времени Раваско останавливался и мочился у обочины. Потом бегом догонял товарищей…

Все шли молча. Внезапно Белшиор заговорил необычным для него мягким тоном, почти растроганно:

— Я узнал его, как только взглянул… Еще на днях я вспоминал о нем… Он был хороший человек. Я даже ухаживал за его дочерью… Старик делал вид, что ничего не замечает, а меня это устраивало… В то время они жили в Ковильяне. Когда его по старости уволили с фабрики, им пришлось существовать на заработок дочки, она была прядильщицей. Никто не помнит ее? Такая худенькая, с веснушками…

— Припоминаю, — послышался чей-то голос. — Она, кажется, немного хромала?

— Хромала. Она самая… слабенькая такая… Ее получки не хватало, чтобы прокормиться обоим… Где же взять денег на лечение?.. Он старался помочь дочке: пока она была на фабрике, стирал белье, готовил обед — словом, делал все по хозяйству… А как