Книга P.S. Я тебя ненавижу! - Елена Усачева

Она представила, как входит в знакомую конюшню, где у нее стоит свой конь. Темный красавец с лоснящейся шкурой. Он будет узнавать ее по шагам, по голосу, звать, как только она откроет дверь. Это будут только их мгновения. И так продлится вечно.

Царапнуло заднее копыто по бетону пола. Конь обернулся, глянул на нее бельмом, фыркнул и вышел на улицу. В душе шевельнулась тревога. Словно она что-то такое сделала неправильное, но при этом вспомнить не может. И вдруг как-то слишком отчетливо стало ясно — не будет у нее своего коня.

— Поехали! — задорно, по-гагарински, воскликнул Алька.

Карусель заскрипела. Эля равнодушным взглядом провожала убегающие назад лавочки, деревья, улыбающихся родителей, машущих руками своим детям. Привязанности это глупо. Воспоминания — тем более. Зачем вспоминать что-то, если оно было перед этим хорошо забыто?

Ей не терпелось поскорее сойти. Какая неприятная карусель, как противно трется своими бесчисленными деталями, стонет. Эля спрыгнула, не дожидаясь полной остановки, и решительно зашагала прочь.

— Погоди! — бежал за ней Алька. — Ну, чего ты?

— Сам говорил — им надо было направление сменить.

— Укачало, что ли?

— Что ли.

Они стояли посреди парка, мимо шли красиво одетые люди, они улыбались и даже смеялись, и это Элю почему-то особенно раздражало.

— Пойдем, мороженое поедим.

— Сегодня какое число?

— Десятое.

— Десятое… суббота…

Никаких ассоциаций. Что должно произойти десятого сентября?

— Хочешь, мы в конюшню ночью проберемся и выследим твой призрак? — с отчаянием предложил Алька.

— Как это мы туда проберемся?

Раздражение уходило. Спичка, шипя, прогорала, подбираясь к кончику. Сейчас погаснет.

— Лестница на чердак всегда стоит. Если пролезть через сеновал, там люк вниз, можно спуститься к тренерским комнатам.

— А Миша где-то ключ берет, — напомнила словно сама себе. — Я его видела однажды ночью…

— Ты была ночью на конюшне?

— Кажется, была. Я не помню.

— Так была или нет?

— Была…

Эля уходила. Ей хотелось выбраться из парка. Но вокруг люди, они словно специально кружили ее, как карусель с пластиковыми лошадками. Этот круговорот все время возвращал ее обратно. И снова были лица, но теперь вместо улыбок на них появлялись гримасы.

— Что ты там делала?

— Мне было грустно!

— Просто грустно?

Вспомнилась темнота и духота заполненного вещами пространства. Она почему-то потом оказалась на конюшне. Шла туда зачем-то.

— Как ты попала на конюшню?

— Было открыто.

— Конюшня не может быть ночью открыта! Сам видел, как Петрович ее запирает перед тем, как уйти.

— А она была! Открыта! Я шла просто, чтобы попасть внутрь и постоять рядом с лошадьми.

— Ты что, больная? Позвонила бы мне.

— Мне не нужны были спутники!

— Почему?

Почему? Она помнила день рождения, шумный праздник с играми, как она почему-то сидела в шкафу. Что-то ведь произошло там, на этом празднике. Больше того — что-то произошло после. Но она не помнила что.

— На конюшне был Миша, он пришел с девушкой. Они ездили на Лёнике. А я… я взяла другую лошадь. Мы были в парке. Мы скакали по темным дорожкам. И это было здорово!

— Кого это он катал? — с непонятной ревностью спросил Алька.

— Девушку. Я не помню.

— Сколько времени прошло?

— Не помню.

— Так не бывает! Может, тебе все это приснилось?

— Может…

Овсянкин сопел, смотрел в сторону, словно собирался с силами перед броском.

— Слушай… — как в бой кинулся Алька, мало что не зажмурился. — А ты с парнями встречалась когда-нибудь?

— Чего?

— Ну… влюблялась?

Эля хохотнула.

— Говорят, я была страстно влюблена в одного мальчика. Еще в началке.

— Почему «говорят»?

— Об этом твердили все учителя и одноклассники. Даже родители одноклассников. Во как!

— А ты?

— А я его ненавидела. Рядом с ним стоять не могла.

— И что?

— Ничего. Он больше с нами не учится.

— Почему?

— Потому, — грубо ответила Эля.

Воспоминание о Максимихине странно царапнуло по душе. Она помнила, что ненавидела, что мстила. Но квест был закончен, и она вычеркнула его из памяти.

— Хватит об этом. Что ты там предлагал? Мороженое с шоколадом? Пошли.

Они направились к ближайшему кафе.

А ведь что-то такое произошло, с этим Максимихиным. Перед глазами вставало размытое лицо, рыжеватый чуб, высокий лоб. И еще… Что? Была карусель, белая лошадка с красной попонкой, а потом, потом… Ирина Александровна, первая учительница, все твердила, что Эля в Сашку влюблена. С чего вдруг?

В груди неприятно сдавило. Эля вдруг услышала свое сердце, как оно — тук-тук, тук-тук — отбило испуганно. Перед глазами на секунду потемнело. Что же там такое было? И было ли?

— Подожди! Стой! — кричал сзади Алька. — Ну, ты втопила! Мы прошли кафе.

А вокруг люди. И все они улыбаются. Мальчишка бежит с шариком, надутым гелем, — огромная желтая утка с пустыми глазами. Компания стоит, разбившись на парочки, пиво пьют. «Йеэх!» — с визгом проносятся мимо девчонки на роликах.

Эля вздрогнула.

— Ты чего? — шепчет Алька.

— Показалось.

Тревога уходит, уходит гудящий шум, возвращаются нормальные голоса, нормальный свет.

— Показалось, — бормочет Эля. — Ну, где там твое кафе?

— Ты какая-то странная.

— Ты нормальный! — И чего она все время придирается к нему? Пацан и пацан. На лошади неплохо ездит.

— Заходи, пожалуйста!

Он распахивает перед ней стеклянную дверь. Огромные витринные окна делают кафе прозрачным. Хрупкие столики на гнутых железных ножках, невесомые стулья. Овсянкин как раз отодвигает один такой стул, чтобы Эля могла сесть.

— Ну, ты прямо кавалер.

— Не нравится? — Алька, кажется, решает обидеться.

— Не нравится.

— Такое ощущение, что за тобой парни никогда не ухаживали!

— А ты за мной ухаживать собрался?

— Нельзя?

— Тебе — нет.

— С чего вдруг?