Книга Солдат, сын солдата. Часы командарма - Эммануил Абрамович Фейгин

глядишь: у одного сапог каши просит, у другого шаровары порвались, у третьего гимнастерочка от горных неудобств пострадала. Да и то учтите — завтра банный день, значит, нужно все подготовить как следует — чистое белье для солдат, и мыло, и мочалку, а для себя лично и веничек березовый не забыть». Есть такая слабость у старшины — любит он, грешным делом, попариться в баньке.

В общем, дел у старшины всяких — невпроворот. Но самая главная его забота? оружие и техника. Это святое армейское правило: как вернулись с полевых занятий, так сразу же и беритесь за чистку и смазку оружия. Может, кто и не понимает, зачем это нужно, — так старшина объяснит. Он скажет: «Без оружия солдат — не солдат. Береги его пуще глаза своего, вверенное тебе оружие. Ну разве так чистят ствол, товарищ дорогой? Руку приложи, руку, не стесняйся! И души чуточку побольше. Без души, брат, никакое дело хорошо не делается. Вот так! Молодец!»

Так, в делах и заботах, промелькнул остаток дня после возвращения в казарму. И все же Григорий Иванович не забыл о том важном деле, которое он никак не считал возможным отложить на завтра. По опыту своему старшина знал: «Завтра оно не то что забудется, а просто острота его пройдет, углы сгладятся, тревога уменьшится, а там подумаешь и махнешь рукой: пустяки, мол, незачем и себя и людей беспокоить.

А в результате что? В результате человек пострадал. И дело пошло вкривь и вкось. Так тоже бывает. Вот потому и нельзя откладывать на завтра ничего, что человека касается. Машина в крайнем случае может подождать, и бумага иная подождет, а человек так устроен — ему помоги вовремя, иначе грош цена твоей помощи».

2

— А теперь разрешите, хочу посоветоваться с вами по одному партийному вопросу, — сказал Григорий Иванович после обстоятельного доклада командиру роты капитану Сорокину о ротных делах.

Когда Григорий Иванович сказал, что хочет посоветоваться с капитаном, он сказал это не для того, чтобы польстить своему молодому начальнику (кстати, Сорокин — начальник Григория Ивановича, так сказать, по всем линиям: его недавно избрали секретарем партийной организации батальона), а потому, что действительно глубоко уважал его, как человека умного и растущего.

А то, что молод капитан, — так это же хорошо. Кому же расти, как не молодым?

Капитану всего двадцать восемь лет. В минувшей войне, он, понятно, не участвовал и, когда юным лейтенантом пришел в полк, был для старого солдата Григория Ивановича таким же необстрелянным, пороха не нюхавшим желторотым птенцом, как и Геннадий Громов. Но только с той разницей, что такие, как Громов, любят пошуметь и скромностью особой не отличаются, а Сорокин начал свою офицерскую службу как-то очень незаметно. Кто-то из офицеров-фронтовиков даже сказал о нем: «Ну и серятина пошла послевоенная», на что Григорий Иванович многозначительно возразил: «Посмотрим». Опытным и доброжелательным взглядом он подметил в молодом офицере большую, скрытую пока энергию и умение терпеливо и настойчиво идти к поставленной цели.

Старшина поверил в Сорокина, и, когда однажды тот попросил рекомендацию в партию, Григорий Иванович написал ее такими теплыми, сердечными словами, что она одновременно походила и на отцовское напутствие сыну, собравшемуся в дальнюю, трудную дорогу, и на ответственное поручительство за честь, достоинство и преданность молодого коммуниста.

Сорокин прочитал ее, сдержанно вздохнул и сказал: «Спасибо за доверие». И действительно, очень скоро он оправдал доверие и надежды Григория Ивановича. Месяца через два, неожиданно для многих, но только не для старшины, на инспекторской проверке было установлено, что во взводе лейтенанта Сорокина все солдаты отличники. Человек этот умел работать без шума и треска, заботясь не о своей личной славе, а о доброй славе всего коллектива. И это как-то само собой принесло ему то, чего некоторые добиваются правдой и неправдой. Незаметный, он стал заметным, его дважды избирали членом бюро партийной организации, а теперь доверили пост секретаря.

Григорий Иванович гордился своим «крестником» и искренне уважал его, потому что был непоколебимо уверен: на таких честных и скромных работягах, как Сорокин, только и держится наша земля. Капитан также уважал Григория Ивановича, верил ему и думал о нем то же самое. Но сейчас Сорокин, пожалуй, впервые позволил себе усомниться в правильности того, что сказал ему старшина Петров. «Ну чем это так не понравился Григорию Ивановичу лейтенант Громов? Старшине, пожалуй, хочется всех под одну гребенку постричь. Мягко выражаясь, это смахивает немного на солдафонство, но старику простительно: походишь столько лет в старшинах, и не то еще запоешь», — подумал Сорокин и, выслушав Григория Ивановича, спросил деликатно:

— А не кажется ли вам... что вы... ну как вам это сказать, несколько преувеличиваете опасность, угрожающую Громову?

Григорий Иванович испытующе посмотрел на Сорокина. «К чему клонит капитан? На какое преувеличение намекает?»

— Нет, я ничего не преувеличиваю, товарищ капитан.

— Видите ли, Григорий Иванович, Громов — личность не стандартная, не типовая, что ли... Это, на мой взгляд, натура яркая, вот и проявляет она себя несколько непривычными для вас красками.

Старшина усмехнулся не без горечи. «Всем хорош капитан, только вот в людях иногда по молодости ошибается. А это, пожалуй, самый большой недостаток молодости».

— Ну так пусть для людей проявляется, если он у вас такой, — сказал Григорий Иванович убежденно. — А если не для людей, тогда к чему все его краски.

— Ну что ж, — сказал Сорокин. — Если вы так думаете о Громове...

Вот и это нравится Григорию Ивановичу в «крестнике». От своего мнения ни за что не отступится, но и чужое мнение уважать умеет.

— ...Так вот, если вы считаете это нужным... займитесь Громовым, поговорите с ним.

— Что вы, товарищ капитан, неудобно это. Обидится еще. Скажет, авторитет его офицерский подрывают.

Сорокин покачал головой:

— Тогда я первый перестану его уважать. Вы у нас самый старый, самый заслуженный коммунист в полку. На месте Громова я бы гордился, что мной интересуется и занимается такой человек. Ведь, в сущности, в чем, на мой взгляд, основная беда Громова? Человек он, безусловно, способный, умный, образованный. А начитан так, что иной раз я просто завидую ему. Но опыта и знания жизни у него нет. Это точно. Да и откуда им быть у него? Со школьной скамьи прямо в