Книга Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика - Софья Хаги
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Хули, наоборот, движется к Судному дню и возможному спасению. Так как лисы-оборотни гипнотизируют людей хвостом ради личной выгоды и создания фиктивной материальной реальности, за это их ожидает кара. Поэтому на А Хули накатывает невыносимое чувство стыда и вины, и ей являются такие видения, что она не хочет больше жить. Однако для лисы-оборотня, готовой преодолеть эгоизм и отвергнуть порочный телесный мир, за судом и карой может последовать искупление. «Священная книга оборотня», рассказанная от лица А Хули, как и книга Откровения, предполагает снятие покровов, но парадоксальным и проблематичным образом она адресована оборотням. Согласно этому мифу, сверхоборотень искупит грехи оборотней-лис, дав им книгу, объясняющую, как войти в мистический «Радужный Поток»307. Так как мир, созданный взмахами лисьего хвоста, полон жадности и эгоизма, оборотень должен понять, что такое любовь, и направить это чувство на собственный хвост. И на последней странице романа А Хули действительно вырывается из порочного иллюзорного мира, который сама же создает, и уходит в Радужный Поток. Так ей удается «освободиться от ледяного мрака, в котором скрежещут зубами олигархи и прокуроры, либералы и консерваторы, пидарасы и натуралы, интернет-колумнисты, оборотни в погонах и портфельные инвесторы»308. Тогда «этот мир исчезнет», а она «наконец узнает, кто она на самом деле»309.
В Empire V, как и в «Generation „П“» или «Священной книге оборотня», Москва предстает как вавилонская блудница, порочное и дьявольское место, где люди порабощены мировой диктатурой вампиров, а вампиры питаются человеческой энергией, направленной на достижение материального благополучия. Пелевин «изображает Москву XXI века как место, где разворачиваются события апокалиптического эндшпиля и где борются за власть разные группы заговорщиков»310.
Важный элемент апокалиптического сюжета – свободный личный выбор между силами добра и зла311. В Empire V люди в подавляющем большинстве случаев выбирают второе – как объясняется, руководствуясь простейшим расчетом и практическими соображениями. Традиционные этические (библейские) категории уже ничего не значат, а Бог «умер» (как у Ницше – и в человеческом сознании). Люди, некогда верившие, что, пусть даже зло восторжествует в этом мире, добро будет вознаграждено после смерти, больше не ждут награды на небесах. Так как на земле совершенно очевидно побеждает зло, дихотомия земли и неба утратила смысл. Поэтому любой здравомыслящий человек, ищущий «хорошей жизни», естественным образом встает на сторону зла.
Вопрос о свободе воли или ее отсутствии, равно как и о том, выбирает человек между добром и злом свободно или по принуждению, выдвигается в апокалиптическом повествовании Пелевина на первый план. Профессор теологии, с которым Рома Шторкин обсуждает правление вампиров, уверен, что человек в конечном счете сам решает, на чьей он стороне: каждая «комната» (человек) может пригласить в себя Бога, а может – вампиров. «Конечно, по природе любая комната хочет божественного. Но из-за гламура и дискурса большинство комнат решило, что весь секрет в дизайне интерьера»312. Тем не менее, поскольку вампиры разводят людей как скот/машин для производства баблоса, кажется, что человек изначально лишен свободы воли. Кроме того, как ясно из слов профессора, гламур и дискурс в значительной мере способствуют потере ориентиров.
Вне зависимости от того, выбрало ли падшее человечество зло по своей воле или ему этот выбор навязали, в Empire V оно обречено на уничтожение:
У Бога их [дворцов] много. Когда все комнаты одного из них заселяют мыши, Бог его уничтожает. Точнее, перестает создавать, но это одно и то же. Говорят, это выглядит как свет невероятной силы, который сжигает весь мир. ‹…› У нашего дворца сейчас не лучшие дни. Мыши живут почти во всех комнатах313.
Хотя Рома разговаривает с наигранной беспечностью, его гнетет дурное предчувствие. Оно находит отражение в его стихотворении «Стас Архонтофф», где он предрекает смерть «Начальнегу Мира» – подобному сатане «князю мира», чья временная власть и окончательное поражение изображены в книге Откровения314.
Как и «Священная книга оборотня», Empire V завершается мыслью о Судном дне для нечисти, но, в отличие от А Хули, Рому Шторкина не ждет искупление. К концу романа он становится самым могущественном вампиром в России, а кроме того, получает статус ближайшего друга Иштар. Но в финале романа, когда герой совершает недоступный человеку полет над Москвой, у него появляется предчувствие кары и гибели. Он решает взобраться как можно выше (и наслаждаться высоким статусом в мире вампиров), пока не настал день Страшного суда.
Второе пришествие и конец истории
«Generation „П“», «Священная книга оборотня» и Empire V изобилуют апокалиптическими образами, вызывающими в памяти библейский и русский эсхатологические нарративы. По поводу Empire V Кит Ливерс замечает:
Даже анонимная (вампирская) диктатура установлена лишь на время – до финального разоблачения. ‹…› Ослепляющий свет обещанного (но еще не свершившегося) возмездия напоминает о «божественном гневе» – своего рода частичном апокалипсисе, какой в «Мастере и Маргарите» настигает Москву/Ершалаим315.
Если в романах 1990-х и 2000-х годов Пелевин изображает мир, зависший на краю пропасти, и надвигающуюся, но еще не свершившуюся кару, то в произведениях, написанных всего десятью годами позже, таких как «Ананасная вода для прекрасной дамы» и S. N. U. F. F., он переходит к постапокалиптическому времени. В постапокалиптической сфере «Операции „Burning Bush“» одна иллюзия/ложь сталкивается с другой иллюзией/ложью. Повесть «Зенитные кодексы Аль-Эфесби» тоже постапокалиптична: апокалиптическая кульминация – решающая битва за души людей – уже имела место в прошлом.
Как и в других текстах Пелевина, медиа в «Ананасной воде» размывают экзистенциальные и этические различия между войной и миром, добром и злом и так далее. На обложке книги значится: «„Война и мир“ в эпоху, когда нет ни войны, ни мира». Сборник иллюстрирует всепоглощающий медийный обман современного мира, когда публика уже не знает наверняка, какие акты насилия в реальности происходят и происходят ли они вообще. Но смысл фразы, предпосланной сборнику, не ограничивается вездесущим социальным и технологическим медийным обманом. Она, что еще важнее, указывает на моральную путаницу и искажение этических координат (агрессия = ненападение, добро = зло, Бог = сатана). Человечество лишилось опоры в виде традиционных норм и ценностей и теперь тонет в насилии. В художественном мире «Ананасной воды» спецслужбы с помощью продвинутых технологий извращают идею веры316. Поэтому на обложке книги, изображающей фрагмент фрески Микеланджело «Сотворение Адама», которая украшает потолок Сикстинской капеллы, Бог одет в форму КГБ.
Повесть «Операция „Burning Bush“», где Семен Левитан выступает в роли Бога для президента Буша, – мрачная пародия на второе пришествие, предсказанное в Библии317. Очевидно, что Пелевин обыгрывает одинаковое звучание фамилии американского президента и второго компонента словосочетания burning bush («неопалимая купина») – горящего куста, описанного в Исходе, где Бог повелевает Моисею вывести свой народ из Египта, и одновременно отсылающего к огненному фонтану из «Священной книги оборотня». Переосмысляя библейское второе пришествие в духе черного юмора, Пелевин изображает генерала ФСБ Шмыгу создателем фальшивого deus ex machina, позволяющего контролировать погрузившийся во мрак мир318. Шмыга (от глагола «шмыгать») – мелкий демонический кукловод, принуждающий Левитана выполнять роль Бога для Джорджа Буша. Духовный опыт как Буша, так и Левитана оказывается скомпрометирован. Американский президент, обманутый техническими трюками ФСБ, принимает за Бога обычного еврея из Одессы. Левитану же «божественные видения» являются под действием наркотиков, когда он сидит взаперти в депривационной камере, где его сознание и воля «оглушены и угнаны, как угоняют машину или самолет»319. Левитану навязана задача так же обокрасть Буша.
Мир «Операции „Burning Bush“» полон обмана – традиционного занятия дьявола. Подражание Левитана голосу Юрия Левитана, известному по сводкам с фронтов Второй мировой войны, – лишь одна
