Книга Распутник - Грэм Грин

Что потерял покой, утратил сон,

Что вознесу ее превыше всех, —

И вас вознагражу я за успех!

И все же реальные доказательства того, что у Нелли Гвин была хотя бы мимолетная интрижка с Рочестером, отсутствуют. В лондонском Музее Виктории и Альберта хранится памфлет, озаглавленный «Поэтическое послание графа Рочестера Нелли Гвин». Опубликованный анонимным издателем в середине XVIII века, он, как утверждается, скопирован с трехтомного рукописного собрания сочинений Рочестера, преподнесенного Карлом II французскому королю. Первый стих гласит: «Мой ангел, Нелли, Вам пятнадцать лет»; в дальнейшем же, соперничая в непристойности разве что с еще более примечательным «Содомом», автор «Послания…» детально расписывает прелести Нелли Гвин и воспевает свою (якобы имевшую место) интимную близость с нею. Если это стихотворение и впрямь принадлежит перу Рочестера, то можно не сомневаться в том, что актриса хотя бы однажды побывала в его объятьях, но как раз доказательства подлинности «Послания…» отсутствуют. Чисто стилистически его нельзя счесть недостойным пера нашего героя, да и (с оглядкой на шарлатана Александра Бендо) необходимо упомянуть о наличии у автора стихотворения определенной учености (в том числе в области химии) и несомненного глубинного знания тайн тогдашней женской косметики.

Нелли Гвин читает английский эпилог к «Мнимому больному»:

Мы благородней всех, докажем это людям / Тем, что любить всех преданнее будем[56]

Что же касается других косвенных доказательств этой связи, то надо упомянуть об одном стихотворении, включенном писателем-порнографом Александром Смитом (именовавшим себя капитаном Смитом) в его книгу о дворцовых скандалах. Речь идет о «Школе Венеры», которую сам Смит приписывает Этериджу; в стихотворении есть строка, возможно, и породившая соответствующий слух. Тема заявлена уже в начальном трехстишии:

Жизнь акробатки Нелли,

И все прыжки в постели

До гроба с колыбели.

Один из эпизодов в «жизни акробатки Нелли» (после того как актер Чарлз Харт передал ее с рук на руки лорду Бакхерсту) описывается так:

Попав у Бакхерста в немилость,

В отчаянный загул пустилась:

Имел ее и стар, и мал,

И Вилмот-умница лизал.

Подобные наветы и имел в виду Рочестер, написав с заведомой иронией:

Бедняжка натерпелась и на сцене,

Где черные пред ней метались тени,

И тщетно добивался девства Харт,

И тоже тщетно Бакхерст, весь — азарт.

Да, тщетно! Ведь она была невинна

Как мой язык, как ваша половина, —

И хоть клевещет: «Спал я с ней!» весь двор,

Невинной остается до сих пор.

В «Воспоминаниях Нелли Гвин», переизданных в наши дни репринтным способом, утверждается: «Вот уж лорд Рочестер не был влюблен в меня ни в коем случае. Его страстью была мисс Барри, а до нее мисс Бутель, тогда как мисс Гвин всего лишь играла на сцене». О мисс Бутель нам почти ничего не известно. Блистала она вроде бы во второстепенных ролях, хотя сыграла и Клеопатру в пьесе «Всё за любовь», и — по контрасту — святую Екатерину в «Любви тирана».

Изо всех этих женщин ни одна не оставила в жизни Рочестера столь отчетливого следа, как мисс Барри. Считается, что «он никогда никого не любил так преданно, как мисс Барри», — и этот вывод делают на основе дошедших до нас писем, в которых его любовь можно проследить по этапам страсти, нежности, ревности и разочарования. Совершенно очаровательная в общении, мисс Барри не была писаной красавицей, однако лицо ее было выразительно, а манеры изящны. Она утверждала, что доводится дочерью полковнику Роберту Барри (впоследствии адвокату); согласно одному из источников, она была рекомендована в театр одной из своих приятельниц, некоей леди Дэйвенант. Дебютировав на подмостках в 1674 году, Элизабет Барри не снискала лавров, и коллеги по ремеслу усомнились в том, что из нее может получиться мало-мальски удовлетворительная актриса. Именно тут, как утверждают, и появился Рочестер, предложивший пари, согласно которому он обязался превратить ее за полгода в одну из ведущих исполнительниц в труппе театра Дорсет-Гарден. Он увез ее в деревню и принялся обучать тому, как для достижения этой цели воспользоваться мелодичностью голоса, данной ей от природы.

Мисс Барри была на редкость сообразительна и восприимчива, но слух у нее отсутствовал, улавливать подсказанную ей мелодию она не могла и тут же принималась фальшивить; что, впрочем, случается на сцене с большинством дебютантов. Чтобы избавить ее от этого недостатка, лорд Рочестер велел ей тщательно вникать в смысл каждого произносимого ею слова, он научил ее не просто петь и декламировать, но выражать голосом обуревающие персонаж чувства, научил подчинять всю себя образу, заданному ролью. Рассказывают, что ради этого он не только наставлял ее лично, но и принуждал репетировать каждую роль, стоя на подмостках, не менее тридцати раз; причем не менее двенадцати раз — в сценическом костюме.

Пари он выиграл. В 1675 году Рочестер начал интересоваться поэтом Томасом Отуэем. Именно по рекомендации Рочестера в Дорсет-Гардене была поставлена первая пьеса Отуэя «Алкивиад», причем одну из ролей дали мисс Барри. Это была незначительная роль Драиллы, однако мисс Барри удалось в ней блеснуть. Добиться роли для своей возлюбленной означало сделать ее предметом вожделения для толпы; любой, у кого водились деньги, не видел в этом ничего зазорного. Сами расходы, на которые пришлось пойти Рочестеру, свидетельствовали о силе его желания; это был начальный период любви, в полной мере раскрывшейся позже, когда любовь и желание самой мисс Барри уже не были столь однозначны.

Конечно, Рочестер тут же объявил раздоры и ревность приметами подлинной любви:

Священна ревность, ибо в ней

Заветный эталон

Того, что нет любви сильней

И что любовь не сон.

И высмеял собственные подозрения с неприкрытой нежностью к их объекту:

Мадам, теперь, любя Вас, я, как мне кажется, имею право и на ревность; Ваша соседка, придя прошлым вечером, держалась сущей шпионкой, каждое ее слово, каждый взгляд свидетельствовали о том, что она участвует в посягательстве на Вашу любовь или Ваше постоянство. Да будет ее приход лишним доказательством того, сколь напрасны мои страхи; во всяком случае, именно на это я и надеюсь. Да не разделит ни один мужчина вкушаемого мною неземного блаженства без того, чтобы я проклял его; если же доведется ему испытать нечто сходное при одной мысли о Вас, до Вас не дотронувшись, я буду счастлив, хотя он не заслуживает и этого. И все же мой жребий куда незавиднее, потому что тот, кто вкусит Вас, сподобится столь священной силы, что с легкостью отведет и проклятия, насылаемые мною на его голову.