Книга Доверься жизни - Сильвен Тессон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чье? – спросила Настя.
– Че Гевара, кажется, – ответил Юрий, – или Кропоткин, не помню.
– Нет ничего постыдного в том, чтобы подстроиться под местные обычаи. Если пришел в гости, то уж нагни голову, не отвалится…
– В жизни как с прыжками: нагибаться приходится, – сказал Иван.
– Слышали про Стоддарта и Конолли? – спросил Юрий.
– Это что, бренд какой-то? – откликнулся Ярослав.
Настя жестом попросила у Венды еще бутылку. Иван расплылся в идиотской улыбке, косясь на грудь подошедшей официантки, чем-то напоминавшую панакоту в итальянском ресторане на Алеутской, во Владивостоке.
– Нет, – сказал Юрий, – это два англичанина, которые в XIX веке путешествовали на лошадях по Центральной Азии, чтобы наладить торговые связи. Послы. С королевским мандатом. И вот однажды они въезжают в Бухару и хотят встретиться с узбекским ханом, тираном, которому стоит только щелкнуть жирными пальцами, и юные славянские танцовщицы лягут к его ногам.
– Золотые времена, – сказал Ярослав.
– Заткнись, – хмыкнула Настя.
Иван не слушал. Он следил за траекторией бедер Венды. Можно ли описать движения девушки алгоритмом? Она перехватила его взгляд, Иван поднял бровь и улыбнулся во весь рот.
– Это ты на своей автобазе такое читаешь, Юр? – спросил Ярослав.
– Да. И вот два офицера прибыли ко дворцу. Им сказали, что хан соизволил их принять и ожидает. А они на конях. Обычаев не знают. Они въезжают в крепость верхом, не спешившись. А только эмир имел на это право. Простые люди должны были входить пешком, о чем британцы не догадывались. За нарушение этикета им отрубили головы на площади. Несмотря на прошения английской королевы!
– Отлично. Да здравствуют традиции! – сказала Настя. – Так что сиди в кепке.
– Был еще случай, в Монголии… – начал Юрий.
– Ты в курсе, что Иван тебя не слушает? – перебила Настя.
– Бедняга, такой потерянный, – сказал Ярослав.
– Кажется, я ей нравлюсь, – заметил Иван.
– Несчастная, – сказала Настя, – у американок нет никакого вкуса.
Юрий наполнил бокалы. Выпили «за любовь».
– Так вот, в Монголии. Был один армянский посланник. Приходит он ко двору хана. Он прошагал по степи тысячи километров. И вот заходит в юрту повелителя, но не знает, что доска у порога – священный символ, что-то вроде Стикса и Ахерона, граница между космосом и домашней вселенной, в общем, вы поняли… И тот парень сознательно начинает чистить об нее ботинки, чтобы не испачкать ковры в юрте. Ему отрубили голову!
– И она, должно быть, покатилась по степям, – подхватила Настя.
Подошла Венда и поставила на стол тарелку с луковыми кольцами, наклонившись так, что майка обтянула грудь.
– Спасибо, любовь моя, – сказал Иван по-русски, – однажды ты будешь сидеть со мной в самолете, и мы прыгнем в небо, а на земле я прыгну на тебя.
– Иван, с тобой невозможно, – сказала Настя.
Юрий разлил всем до краев.
– Список можно продолжать. У туарегов встать между костром и человеком, который у него греется, – смертельное оскорбление. В Азии гладить детей по голове – невежливо, у персов неприлично показывать большой палец…
Ярослав по привычке составил две пустые бутылки на пол.
– Вряд ли янки оценят, что ты им тут пол бутылками заставляешь, – сказала Настя. – Верни на стол.
Венда подошла забрать посуду. Иван схватил бутылки и протянул их ей, но, когда Венда взяла, не разжал руку.
Тут один из южан за стойкой встал во весь свой стодевяностодвухсантиметровый рост и, тяжело ступая остроносыми сапогами из питона по доскам пола, подошел к русскому столику, оперся на него одним кулаком, второй рукой обнял Венду за талию и хрипло пробасил на идеальном русском с едва уловимым акцентом Солнечного пояса на шипящих:
– Бутылки под стол – ставьте сколько угодно: у меня дед с бабкой были иммигрантами из бедных олухов-крестьян. Но что уж точно не в наших обычаях, раз уж вас интересует эта тема, это когда новые русские лоботрясы строят глазки официантке из «Бент Проп», которая, к слову, моя жена.
Санта-Клаус
Я – настоящий Санта.
У него был план на Рождество. И целый день впереди, который надо чем-то занять. Тротуары Риги блестели от наледи, по ним твердым шагом шли женщины в мехах. Одетые с неуместной для этого времени суток элегантностью. Был полдень, и каблуки-шпильки протыкали снег, оставляя в нем сотни дыр, – словно следы от копыт оленят на сухих лесных тропинках в Иль-де-Франс. Славяне, балты, мордва – они умеют ходить по льду. Во Франции все поскальзываются, повреждают лодыжки и честят власть, что пожалели соли на посыпку улиц.
Он прибыл из Ростока на пароме. На борту: эстонские дальнобойщики, тусклые русские, вечно поглядывающие на свои кварцевые часы, и немецкие туристы в тесных черных футболках. Последних привлекали сюда прибалтийские цены на пиво и гладкие вагины прибалтийских шлюх. Снаружи – буря. Он смотрел в иллюминатор на снег. Вид белых хлопьев, прорезающих ночь и обреченных растаять в море, нагонял уныние. Под запах горячего топлива он дочитал «По эту сторону рая», но фраза «Тогда на много лет я запил, а потом я умер»[21] стала последней каплей. Он бросил Фицджеральда на койку: чтение не для Рождества. Жаль, он не взял Грегора фон Реццори.
Он бродил по набережной Одиннадцатого ноября. В порту виднелись суда: грузинские грузовые (четыре красных креста на флаге), турецкие газовозы безукоризненной чистоты и китайские с тридцатиметровыми стенами из контейнеров в иероглифах – алтари глобализации. Натриевые прожекторы освещали грузы. Он свернул на улицу Вальдемара и пошел в сторону собора. Каждые два часа он заходил в кафе, заказывал сельдь со сливочным маслом и думал об Ольге. Он познакомился с ней в прошлом году. Парижская газета, куда он устроился, отправила его в Ригу на модный показ. Ольга недавно открыла дом моды и представляла свои коллекции: пальто из кыргызского войлока, обшитые украшениями в скифском стиле, с мотивами ар-нуво. После показа он сказал, что ему понравилось ее степное вдохновение. Она призналась, что ее восхищает легкость кочевников, суровость скифских украшений и модернизм казахских орнаментов. Он сказал: «Это Чингисхан глазами Альфонса Мухи», и это ее рассмешило. Они зашли выпить кофе, потом она повела его в свой любимый район и показала чувственные фасады в рижском югендстиле: дома словно растения. Как будто сок течет по каменным прожилкам. Он рассказывал ей про Гуимар, она вспомнила цитату: «В искусстве следует спрашивать совета у природы». Она взяла его под руку, и они пошли выпить грог на улице Альберта, рядом с домом, в котором Эйжен Лаубе пытался примирить изысканность
