Книга Закат блистательного Петербурга. Быт и нравы Северной столицы Серебряного века - Сергей Евгеньевич Глезеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После этого «главный скандалист» вновь появился на думской трибуне, однако его довольный вид не свидетельствовал ни о каком-либо даже намеке на раскаяние.
– Я употребил действительно непарламентские выражения и беру их обратно, – тоном провинившегося ученика возвестил Пуришкевич, но затем громогласно заявил: – Но я говорю, что истинное название Милюкова начинается с первой буквы его фамилии!
Чаша терпения председателя Хомякова исчерпалась, и он поставил предложение об исключении Пуришкевича из Государственной думы на десять заседаний. По думским правилам Пуришкевичу снова позволили взойти на трибуну, чтобы услышать слова извинения. И снова просчитались. «Главный скандалист» – опять в своем репертуаре:
– За десять дней устранения из Думы я готов во всеуслышание повторить, что с удовольствием плюну Милюкову в глаза!
«Пуришкевич торжествует, как бы радуясь дешевизне возможности скандалить на всю Россию и весь мир», – констатировал обозреватель. Всему этому безобразию пора было положить конец. Черту под скандалом подвел председатель Думы Хомяков, заявивший: «Так как Пуришкевич воспользовался своим правом не для извинения в печальном деянии, а для нового оскорбления, то он усугубил свою вину». Большинством Думы было принято решение об исключении Пуришкевича на 15 заседаний. «Вулкан» на время потух…
Почти все депутаты, кроме ближайших сподвижников Пуришкевича, возмущались скандалом в Думе. Однако сам «главный скандалист» считал себя безвинно пострадавшим. Он продолжал заявлять, что Милюкову не место в Думе, и даже вызвал своего заклятого врага на дуэль. Милюков этот выпад демонстративно проигнорировал.
На фоне ожесточенных словесных баталий между Пуришкевичем и Милюковым «словарный» инцидент, случившийся в начале ноября 1909 года, можно было считать просто невинным курьезом. Тем не менее страсти тогда накалились нешуточные.
Началось все с того, что председательствующий князь Волконский согнал с думской трибуны социал-демократа (эсдека) Белоусова за словосочетание «кузькина мать». Эсдеки и его товарищи изумлялись: «За что?» Но князь Волконский был неумолим: «Я не могу повторить то, что сказал член Государственной думы Белоусов. Это ужасно неприличное слово».
Посрамленный эсдек тщетно пытался доказать, что в его фразе о «землевладельцах, которые покажут крестьянам кузькину мать», нет ничего неприличного. Князь Волконский не внял его аргументам, очевидно, считая себя непревзойденным знатоком русских фразеологизмов.
Один из лидеров думских либералов П.Н. Милюков
«Кузькин» инцидент внес много веселья в дебаты, однако эсдеки отнеслись к вопросу очень серьезно. Они удалились в думскую библиотеку и погрузились в филологические науки. Результатом языковедческих изысканий левых депутатов стало сообщение, представленное князю Волконскому в виде протеста против его «самоуправства».
«Действия председательствующего мы считает недопустимыми, – заявляли эсдеки. – Выражение „кузькина мать“ может относиться к так называемым эпическим характеристикам. Оно приобрело право гражданства в русской литературе». В подтверждение своих доводов эсдеки ссылались на знаменитый толковый словарь Владимира Ивановича Даля, в котором говорилось: «Имя Кузьма в поговорках означает бедного, горького. Показать кому кузькину мать – угроза наказать, сделать кому-либо зло».
«Из всего вышеизложенного явствует, – констатировали в своем заявлении эсдеки, – что выражение „покажет кузькину мать“ ничего несовместимого с достоинством Государственной думы не заключает. Поэтому действия председательствующего по отношению к депутату Белоусову объясняются или пристрастным отношением князя Волконского к говорившему, или, скорее, его невежеством».
Представители российской политической элиты на парадном спектакле в Мариинском театре в честь прибытия английской делегации, 13 января 1912 г. Рисунок академика А.В. Маковского с натуры для журнала «Огонек». Под номерами изображены: 1 – председатель Совета министров В.Н. Коковцев; 2 – депутат Государственной думы А.Н. Хомяков; 3 – председатель Государственной думы М.В. Родзянко; 4 – министр юстиции И.Г. Щегловитов; 5 – депутат Государственной думы А.И. Гучков
Впрочем, как оказалось, князь Волконский отличался еще и «трепетным» отношением к русской литературе. Пока эсдеки в библиотечной тиши «штурмовали» языкознание, в раскаленном от политических страстей думском зале случилось еще одно недоразумение. Волконский лишил слова депутата Герасименко, и тоже по «словарным» мотивам. Дело в том, что депутат сравнил своего коллегу-думца Гулькина с героиней одной из басен Крылова. «Гулькин забыл, говоря свою речь, басню Крылова, – заявил Герасименко, – в которой однажды свинья под дубом желала уничтожить корни». «Вообще вчера Дума запуталась в прибаутках и остротах о кузькиной матери, как некогда знаменитые пошехонцы – в трех соснах», – с иронией замечал обозреватель одной из петербургских газет.
Первомайский бунт Пуришкевича
Неправильно было бы считать, что до революции Первомай был праздником только пролетариев. В Государственной думе этот день не оставался незамеченным: о нем ярко напоминали представители оппозиции – трудовики и эсдеки (социал-демократы).
Первомайским символом в Госдуме была красная гвоздика, которую оппозиционные депутаты одевали в петлицы. На крайне правых депутатов подобная символика действовала как красная тряпка на быка. Возмутителем спокойствия стал, как водится, знаменитый думский скандалист Владимир Пуришкевич. Если бы не он, то 1 мая 1908 года красные гвоздики в петлицах оппозиционеров не вызвали бы такого ажиотажа.
Во время скучнейшего доклада, звучавшего с думской трибуны и едва не усыпившего депутатов, Пуришкевич неожиданно для всех направился к местам эсдеков и развязно вынул из кармана несколько красных шелковых платков. Один из них он демонстративно швырнул меньшевику Евгению Гегечкори.
– Нахал! – раздался возмущенный крик Гегечкори. Весь покраснев, он бросил платок вслед Пуришкевичу.
– Это такое нахальство, которое превосходит всякие меры, – негодовал Гегечкори. – Если бы меня еще не было на месте! Хорошо, что я удержался. Не бить же мне его, в самом деле, и тем осквернять место, которое все, по-видимому, считают своим долгом уважать, кроме Пуришкевича. Впрочем, будь это кто-нибудь другой, а то – Пуришкевич… Ведь это – больной, несчастный человек.
В зале поднялся шум: одни возмущались, другие смеялись. Заседание парламента едва не превратилось в цирковое представление. Один из соседей эсдека Кузнецова, не успевшего запастись красной гвоздикой, громко вещал:
– Товарищ Кузнецов, это вам Пуришкевич подарок принес! Можете разорвать платок – и в петлицу! Это он так выражает сочувствие пролетариату.
Современники сравнивали темперамент В.М. Пуришкевича с вулканом…
Красный платок от Пуришкевича имел успех. Депутаты, как диковинку, внимательно рассматривали его. Директор думской канцелярии пошел к скамьям оппозиции и забрал платок.
– Пуришкевичу его верните! – кричали ему вслед эсдеки.
Конец всему безобразию положил гневный окрик председателя Думы:
– Господа! Так невозможно продолжать заседание. Работать в таких условиях нельзя!
Шум понемногу стих только вместе с исчезновением пресловутого красного платка…
«Дело Куприна»
В апреле 1908 года в Петербурге судили известного писателя Александра Куприна. Виной стали его порой весьма
