Книга Навечно твой - Линси Сэндс

откуда знаешь?» — спросила она с удивлением.

«У меня был дом в Лондоне в семнадцатом веке, — пробормотал он.

Бет нахмурилась, не зная, было ли это правдой или ей просто приснилось. Она полагала, что это не имеет значения. Правда это или нет, но ей нравилось, что он знал эту часть ее жизни, хотя бы во сне.

— Я любила рынок, — пробормотала Бет, начав ходить вдоль прилавков. «Всегда было шумно, волнительно и красочно. Казалось, что это всегда было похоже на ярмарку».

— Да, — согласился Скотти, а затем схватил ее за руку и притянул к себе, когда резкий щелчок прорезал воздух. Но он расслабился, когда понял, что это всего лишь капсюль от каких-то мальчишек, стреляющих по мишеням.

«Торопитесь! Не опоздайте! Мистер Фредерикс собирается спеть «Точилку ножей (Knife Grinder)»! Когда она проходила мимо, рядом с ней прогудел высокий худощавый мужчина.

— Я и забыл, каким шумным всегда был рынок, — сказал Скотти с кривой улыбкой, и Бет снова удивилась, что он вслух высказал ее собственные мысли. Но тогда, что еще он мог сказать? Ведь это был ее сон.

— Ммм, клубника, — внезапно пробормотала Бет, заметив ее в соседней палатке. Улыбаясь Скотти, она призналась: «Я всегда любила клубнику. Она была моим любимым лакомством в детстве».

«Но не сейчас?» он спросил.

Бет поморщилась. «Сегодня они собирают их зелеными и отправляют в магазины, и они не такие сладкие и сочные, когда их покупаешь. Если только ты не найдешь их в придорожном киоске или не вырастишь сам, — сказала она с гримасой. «Тогда они всегда были красными, спелыми, сладкими и сочными». Она усмехнулась и добавила: «Конечно, они были только в сезон и были слишком дорогими, поэтому у нас их все равно никогда не было».

— Тогда откуда ты знаешь, что любила их? — спросил он с весельем.

«Раньше я следовала за мистером Бэдхемом, когда он нес свою клубнику к прилавку, в надежде, что одна или две могут упасть на землю», — объяснила она.

— И как? — спросил он с улыбкой.

— О да, раз или два, — кивнула Бет. «И я хватала их и ложила сразу в рот. Они были восхитительны, даже с кусочками грязи, которые иногда были на них осенью».

Что-то мелькнуло на его лице, она не могла понять что, но затем Скотти внезапно подвел ее к прилавку с клубникой и бросил мистеру Бэдэму монетку, прежде чем взять плетеную кварту спелых красных ягод. Повернувшись к Бет, он вытащил одну, быстро осмотрел ее, а затем удовлетворенно кивнул и протянул.

— Без грязи, — торжественно заверил он ее. «Открой свой ротик».

Бет неуверенно улыбнулась, не зная, почему она покраснела, но она чувствовала, как горят ее щеки. Взволнованная, она попыталась взять у него маленький фрукт вместо того, чтобы открыть рот, но он тут же убрал клубнику из ее досягаемости.

— Нет-нет-нет, — сказал он, качая головой. «Открывай.»

Бет ненадолго прикусила губу, но затем покорно открыла рот и смотрела, как он приближает подношение, пока она не смогла откусить его. Ягода была такой же пухлой, сладкой и сочной, какой она помнила, и Бет закрыла глаза со стоном, когда она прожевала и проглотила то, что откусила. Но затем ее глаза распахнулись от удивления, когда Скотти внезапно облизал ее нижнюю губу, слизывая капельку сока.

— Восхитительно, — хрипло согласился он, а затем отшвырнул корзинку ягод в сторону, обнял ее и поцеловал.

Вздрогнув, Бет сначала не шевелилась. Это просто было не похоже на нее. Даже во сне она никогда не проявит инициативу посреди рынка. Несмотря на ее прошлое, у нее было определенное чувство приличия, которое вдолбила ей ее мать. Публичные проявления похоти посреди рынка казались неуместными, и в тот момент не было никаких сомнений в похоти. В то время как она могла быть спокойной и послушной, поцелуй был опустошительным, рот Скотти работал над ее губами, его язык выскальзывал, проникая между ее губами и пробуждая ее желания.

Когда его руки начали блуждать, Бет попыталась возразить, но это было трудно, когда его рот прикрыл ее рот. Одна его рука держала ее голову на месте, пока он целовал ее, в то время как другая опустилась, чтобы обхватить ее сзади сквозь платье и немного приподнять, одновременно подталкивая ее вперед, пока их тела не терлись друг о друга.

Задыхаясь, Бет удалось разорвать их поцелуй и смущенно оглядеться, только чтобы удивленно моргнуть, когда она увидела, что рынок исчез. Теперь они были в большой спальне, которую освещало пламя, потрескивающего камина в соседней стене, и стояли у кровати с драпировкой и шелковыми простынями цвета лесной зелени. Они были одни.

Это было все, что действительно заметила Бет. В тот момент, когда она прервала их поцелуй, Скотти начал покусывать ее ухо и шею, и ее тело в ответ начало дрожать.

Бет сразу поняла, что это будет один из самых неприятных моментов. Так ей нравилось называть сны, которые казались настолько реальными, что она действительно ощущала вкус соли на его коже и тепло его тела. Это были самые редкие из снов, которые она видела со Скотти, но они были и самыми сильными, так что она просыпалась впоследствии с потным телом, сытым и все еще дрожащим от удовольствия, которое доставил ей возлюбленный.

Она знала, что Скотти начал расстегивать ее платье. Бет не пыталась остановить его нетерпеливые руки, но когда он прикусил ее мочку уха, она повернула голову, чтобы он мог снова поцеловать ее. На этот раз она ответила на поцелуй со всей страстью, которой ей не хватало на рынке. Теперь она также позволила своим рукам блуждать по его твердой, широкой груди, а затем подергала булавку, скреплявшую плед. Он расстегнулся, как по волшебству, и ткань тут же соскользнула на пол, оставив его стоять в белой льняной рубашке, едва прикрывавшей фамильные драгоценности.

Бет только что заметила это, когда ее платье тоже упало на пол. Скотти отступил назад, чтобы рассмотреть ее, а она, глянув вниз, увидела, что на ней белое бюстье и трусики, а также чулки и подвязки. Она на мгновение задумалась, откуда они взялись, а затем Скотти прорычал: «Красиво».

Бет перевела взгляд на него. Он тепло улыбнулся.

«Я оформлял свою комнату, думая о тебе. Я понял, что этот цвет подойдет к твоей алебастровой коже и рыжим волосам. Ты как огонь и лед в лесу».

Глаза Бет расширились от изумления. Она никогда не была лиричной, поэтому понятия не имела, откуда взялись эти слова. Но они ей нравились, решила она,