Книга Кровь и мёд - Шелби Махёрин

– Жива, это верно, – пробормотала я, мрачнея. – Но вот все ли хорошо… не знаю.

– Ерунда. В нынешние времена, если мы живы – все уже в достаточной мере неплохо.

Снова обратив взгляд к Коко, Бабетта тяжело вздохнула. Искренне, а не картинно, как обычно. Нет, эта женщина, совершенно трезвая, ненакрашенная и со спутанными волосами, не была той Бабеттой, которую я знала прежде.

– Увы, о бедном Этьене, быть может, такого сказать уже нельзя. Ты веришь, что он еще жив, mon amour, но я опасаюсь за его жизнь – и также боюсь, что погубил его не холод. Пусть мы и знали его по матери, для всего королевства Этьен Жилли мог бы стать Этьеном Лионом. Он бастард короля и не вернулся с утренней охоты.

Палатка Ля-Вуазен оказалась больше остальных и располагалась в самой середине поляны. Вокруг нее были расставлены несколько деревянных клеток, откуда на нас смотрели, сверкая глазами, разнообразные звери. Когда мы проходили мимо, на решетку с рыком бросилась лиса, и Ансель с писком отпрянул и врезался в меня. Бабетта хихикнула, а Ансель покраснел до корней волос.

– Это ваши… питомцы? – спросил он слабо.

– Они нужны для крови, – коротко ответила Коко. – И для гаданий.

Николина нахмурилась, услышав это объяснение, – вероятно, она считала подобные откровения предательством, – а затем отогнула занавес из сушеного шалфея, который висел на входе в палатку. Бабетта клюнула Коко в обе щеки.

– Я найду тебя после, mon amour. Нам многое нужно обсудить.

Прежде чем они разошлись, Коко задержала ее в объятиях на секунду дольше положенного.

Внутри за самодельным столом стояла Ля-Вуазен, и перед ней дымились благовония. Николина подплыла к ней и взяла кроличью шкуру и окровавленный нож. Внутренности бедного животного уже лежали на столе. Я постаралась не смотреть, как она слизывает кровь с пальцев.

Ля-Вуазен отвлеклась от книги, которую читала, и холодно посмотрела на меня. Я моргнула, подивившись тому, каким гладким оказалось ее лицо. Ля-Вуазен не постарела ни на день с прошлой нашей встречи. Она должна была быть втрое старше нас, но на лбу и губах ее не нашлось ни морщинки, а волосы, зачесанные в строгий пучок, оказались черны, как безлунное ночное небо.

Я содрогнулась, вспомнив недобрые слухи, которые ходили о Ля-Вуазен в Шато, – о том, что она ест сердца младенцев, чтобы сохранить молодость, и каждый год посещает Лё-Меланхолик, чтобы испить крови мелузины… нет, чтобы искупаться в ней.

Долгое мгновение Ля-Вуазен молча смотрела на нас с Коко. В свете свечей глаза ее поблескивали. Совсем как Николина недавно, она внимательно оглядела меня, изучая черты моего лица и шрам на горле. Я с вызовом уставилась на нее в ответ.

На Анселя она не обратила ни малейшего внимания.

Наконец Коко кашлянула.

– Bonjour, tante[9].

– Козетта. – Ля-Вуазен захлопнула книгу. – Ты все же соизволила нас посетить. Полагаю, ты наконец сочла обстоятельства благоприятными для визита.

Я неверяще смотрела, как Коко покаянно опускает взгляд.

– Je suis désolée[10]. Я бы пришла раньше, но… не могла оставить друзей.

Ля-Вуазен обошла стол, волнами рассеивая дым от благовоний. Она остановилась перед Коко, схватила ту за подбородок и рассмотрела ее лицо в свете свечи. Коко неохотно взглянула ей в глаза, и Ля-Вуазен нахмурилась – увиденное пришлось ей не по нраву.

– Пока ты праздно проводила время с друзьями, твои соплеменники умирали один за другим.

– Бабетта рассказала мне об Этьене. Мы могли бы…

– Я говорю не об Этьене.

– Тогда о ком?..

– Болезнь погубила Дельфину и Мари. Только на прошлой неделе от холода умер Дени. Мать оставила его и ушла добывать еду, но он попытался пойти следом. – Глаза Ля-Вуазен потемнели и стали похожи на сверкающие осколки обсидиана. Она отпустила подбородок Коко. – Ты помнишь его? Ему не исполнилось и двух лет.

У Коко перехватило дыхание, да и я сама ощутила приступ тошноты.

– Мне…

Коко осеклась, явно передумав. Мудрое решение. Ля-Вуазен не нужны были ее извинения. Она хотела, чтобы Коко страдала. Изнемогала от вины. Коко резко обернулась ко мне.

– Лу, ты… помнишь мою тетю, Жозефину Монвуазен.

Она беспомощно махнула рукой. Сжалившись над ней, я кивнула и выдавила улыбку. После подобного рассказа, впрочем, улыбаться с моей стороны было довольно бестактно.

– Bonjour, мадам Монвуазен. – Обнажать перед ней горло я не стала. В детстве Коко первым делом научила меня одному простому правилу: никогда не предлагать свою кровь Алой даме. Особенно ее тетке, которая ненавидела Моргану и Белых дам, вероятно, даже больше, чем я. – Спасибо, что согласились принять нас.

Еще одно долгое мгновение она смотрела на меня.

– Ты похожа на свою мать.

Коко быстро продолжила:

– А это… это Ансель Диггори. Он…

И вновь Ля-Вуазен даже не взглянула на него. Она смотрела только мне в глаза.

– Я знаю, кто он.

– Малыш-охотник. – Облизнув нижнюю губу, Николина подступила ближе. Глаза ее сверкали голодным блеском. – Он мил собой, о да.

– Он не охотник, – отрезала Коко так остро, что ее ответ мог бы ранить до крови. – И никогда им не был.

– И лишь поэтому, – Ля-Вуазен с нескрываемым презрением скривилась, – он все еще жив.

При виде мрачного взгляда тетки Коко быстро кашлянула.

– Ты… сказала, что Этьен не мертв. Выходит, вы его нашли?

– Нет.

Если такое вообще было возможно, Ля-Вуазен помрачнела еще больше. Тени в палатке как будто бы сгустились. Свечи замерцали. А ее книга… пошевелилась. Вытаращив глаза, я уставилась на нее. Едва заметно, но черная обложка определенно дрогнула. Ля-Вуазен погладила книгу по корешку, а затем извлекла из нее клочок пергамента. На нем кто-то нарисовал примерную карту Ля-Форе-де-Ю. Я постаралась взять себя в руки и наклонилась поближе, чтобы ее изучить. Тут и там чернильные деревья были усеяны каплями крови.

– Наши чары поиска выявили, что Этьен жив, но что-то… или кто-то… скрывает его точное местоположение. – Ля-Вуазен снова впилась взглядом в меня, и по некой причине у меня сжалось сердце. – Вчера мы посменно обыскали округу, но Этьена нигде не оказалось. Сегодня мы расширили область поиска.

Я скрестила руки на груди, чтобы перестать беспокойно ими вертеть.

– А он не мог уйти сам?

– Здесь живут его мать и сестра. Этьен бы не ушел, не простившись с ними.