Книга Бульдог Драммонд (следствие ведет Хью Драммонд) - Герман Сирил Макнейл

С предельной осторожностью Хью опустился на всю длину рук; и только тогда он позволил себе преодолеть последние два или три фута к «козырьку» вокруг стеклянной крыши. Он не сомневался, что находится над секретной комнатой, и на цыпочках он начал искать возможность заглянуть туда. К сожалению, стекло оказалось плотно закрыто изнутри при помощи жалюзи.

Внезапный скрежет заставил его дернуться, выругаться, подползти поближе. Одни из жалюзи были открыты, и бледный, рассеянный свет пробился из комнаты наружу. Затем открылось и само стекло – поднявшись вместе с частью рамы. Тогда Хью наклонился вперед осторожно и всмотрелся внутрь…

Вся комната была видна, и его челюсти сжались. В кресле, куря так же беззаботно, как всегда, сидел Петерсон. Он читал каку-то бумагу, иногда делая пометки карандашом. Около него на столе лежала большая бухгалтерская книга, и время от времени он переворачивал несколько страниц и делал запись. Но не Петерсон привлек внимание Драммонда; это был Лэкингтон и то, что он делал.

Лэкингтон склонялся над длинной ванной, наполненной светло-коричневой жидкостью, над которой поднимался бледный пар. На руки Генри были надеты своего рода резиновые перчатки до локтей. Через некоторое время он опустил пробирку в жидкость и, перейдя к полке, добавил содержимое пробирки в одну из колб. По-видимому, удовлетворенный результатом, он возвратился к ванне и добавил небольшое количество белого порошка. Немедленно жидкость начала закипать и пузыриться, и одновременно Петерсон встал.

– Вы готовы? – спросил он, снимая пиджак и надевая перчатки, такие же, как у его приятеля.

– Вполне! Принесем его, – ответил Лэкингтон резко.

Они приблизились к дивану, и Хью, словно зачарованный мрачным колдовством, продолжал наблюдать, со смесью любопытства и отвращения. На диване лежало тело мертвого русского, Ивольского.

Злоумышленники подняли его и бросили в кипящую жидкость. Затем, как будто это было самым обычным и повседневным делом, они сняли перчатки и стали наблюдать. В течение примерно одной минуты ничего не происходило, затем постепенно тело начинало исчезать. Слабый неприятный запах проник через открытое окно, и Хью вытер пот со лба. Это было слишком ужасно, отвратительно. И несмотря на пытки и казни, которыми погибший большевик промышлял в России, все же было что-то чертовски неправильное в том, чтобы избавляться от его тела вот так…

Лэкингтон закурил и направился к камину.

– Пяти минут должно быть достаточно. Но где этот проклятый солдат!

Петерсон усмехнулся, без отрыва от изучения гроссбуха.

– Выйти из себя из-за какого-то человечишки, дорогой мой Генри, – признак неполноценности. Но, конечно, неприятно, что Ивольский мертв. Он мог нести околесицу так долго и так зажигательно, как никто иной… Я действительно не знаю, кого теперь посылать в Мидлэнд.

Откинувшись в кресле, он выпустил облако дыма. Его спокойное, безразличное лицо было прекрасно освещено. И с чувством удивления Хью отметил высокий, умный лоб, твердо сформированные нос и подбородок, чувственные губы. Это был человек, сама внешность которого выражала аристократизм, избранность, гениальность и власть. Эта власть сквозила в каждой линии его фигуры, в каждом движении его рук. Он, безусловно, достиг бы вершины в любой профессии, которую избрал… Так же, как он достиг вершины в мире криминала… Сбой в мозгу, перекошенный маленький винтик в замечательном механизме сделал великого человека великим преступником.

Труп злосчастного большевика растворился, жидкость в ванне была почти прозрачна.

– Вы знаете мои чувства по этому поводу, – заметил Лэкингтон, вынув коробку, обшитую красным бархатом из ящика в столе. Он открыл ее любовно, и Хью увидел сверкание алмазов. Лэкингтон позволял камням течь сквозь свои руки, блестя тысячей огней, пока Петерсон наблюдал за ним высокомерно.

– Безделушки, – сказал он презрительно. – Симпатичные безделушки. Что вы нашли в них?

– Десять, возможно, пятнадцать тысяч. Но не в деньгах дело; меня возбуждает сам процесс их получения, возможность проявить свои умения и таланты.

Петерсон пожал плечами.

– Умения, которые дали бы вам сотни тысяч, если бы вы направили их в надлежащие каналы.

Лэкингтон отложил камни и затушил сигару.

– Возможно, Карл, вполне возможно. Но дело сводится к тому, мой друг, что вам нравится большой холст с широкой перспективой; а мне нравятся миниатюра и гравюра со множеством мелких деталей!

– Что делает наш тандем еще более эффективным, – заметил Петерсон, направляясь к ванне. – Жемчуг, не забывайте, ваша работа. Большое дело, – в его голосе послышались нотки волнения, – это моя работа.

Сунув руки в карманы, преступный гений уставится на коричневую жидкость.

– Наш друг почти приготовлен.

– Еще две или три минуты, – ответил Лэкингтон, присоединившись к нему. – Я должен признаться, что горжусь открытием этой смеси. Единственный недостаток состоит в том, что она делает убийство слишком легким…

Позади них скрипнула дверь, заставив обоих обернуться; тогда Петерсон вышел вперед с улыбкой.

– Вернулась, моя дорогая? Я не ожидал тебя так скоро.

Ирма фыркнула от отвращения, втянув едкий запах. – Какой ужасный запах! Что же, спрашивается, вы тут делали?

– Избавлялись от трупа, – сказал Лэкингтон. – Это почти закончено.

Девушка, перестав изображать невинность, с любопытством склонилась над вонючей жижей.

– Это не мой уродливый солдат?

– К сожалению, нет, – мрачно буркнул Лэкингтон, и Петерсон рассмеялся.

– Генри обижен, Ирма. Неудержимый Драммонд снова обвел нас вокруг пальца.

В нескольких словах он рассказал, что произошло, и Ирма зааплодировала.

– Конечно, я хочу за него замуж! Он самый ловкий из тех, кого я встретила в этой идиотской стране.

Она села и зажгла сигарету.

– Я видела Уолтера сегодня вечером.

– Где? – воскликнул Петерсон. – Я думал, что он в Париже.

– Он был этим утром. Он приехал специально, чтобы увидеть тебя. Они хотят видеть тебя там, на встрече в «Ритце».

Петерсон нахмурился.

– В самый неудобный момент! – заметил он с оттенком раздражения в голосе. – Он объяснил, почему?

– Среди прочего, я думаю, они беспокоятся об американце. Ты вполне можешь съездить на денек!

– Конечно, я могу; но это не отменяет того, что это неудобно! Тут все приближается к кульминации, и мне надо быть тут. Однако… – Он начал расхаживать по комнате, хмурясь.

– Ваша рыбка на крючке, mon ami, – сообщила девушка Лэкингтону. – Он уже сделал предложение три раза; и представил меня ужасно выглядящей женщине, чрезвычайно добродетельной подружке своей мамаши, которая пригласила меня на празднование большого события, как свою племянницу.