Книга Разжигая пламя - Ольга Ясницкая

— Кто дежурил в эту ночь у принцессы?

Старшая по казарме заглянула в журнал и задумчиво сощурилась, делая вид, что пытается вспомнить:

— Я, господин.

Корнут перепроверил номера: 287, 48, 21, 253, и только в самом конце помечено «83».

— Здесь указано, что ты покинула казарму в начале двенадцатого. Не поздновато ли для караула?

— Я сменила одного из своих подчинённых, господин, ему нездоровилось.

— И кого же?

Восемьдесят Третья замялась, но, поймав на себе его пристальный взгляд, отчеканила:

— Двадцать Первого, господин.

— Время его возвращения восемь утра, а твоё — в начале четвёртого ночи. Не пойму, ты меня за дурака держишь?

— Никак нет, господин. Здесь какая-то ошибка. Он вернулся на пост к четырём утра, а я отправилась назад в казармы отсыпаться перед дневным дежурством.

Корнут раздражённо выдохнул. Лжёт, это видно невооружённым глазом, покрывает кого-то. Неужели и она в этом замешана? Тейлур их подери, этих выродков, может, и впрямь отослала дежурившего, чтобы дать принцессе уйти?

— Допустим, так оно и было, — он сделал вид, что ей удалось его убедить. — Получается, ты знаешь, что Ровена покидала замок?

— Нет, господин, ничего такого мне не известно.

Корнут громко захлопнул журнал. Осквернённая вздрогнула и опустила глаза.

— Хочешь сказать, мимо тебя прошла принцесса, а ты даже глазом не моргнула?

— Я была после дневного дежурства, господин, и, наверное, заснула на посту.

Корнут потёр подбородок. А она не глупа. Звучит весьма правдоподобно. Горе-охранница заснула, Ровена выждала удобный момент и сбежала. Вернулась спустя три часа, как раз перед пересменкой, вполне всё сходится, но слишком удачное стечение обстоятельств. Да и интуиция подсказывала, что не всё так чисто с этими выродками. Однозначно, эта точно всё знает, но покрывает свою госпожу. Вот уже двоих, считай, вывел на чистую воду.

— Ты понимаешь, что тебе грозит за сон на посту?

— Конечно, господин.

— И ты также знаешь, чем карается соучастие в заговоре?

Восемьдесят Третья коротко кивнула.

— И что мне с тобой делать?

— Любое ваше решение — закон для меня, господин. Я виновата, что уснула в карауле, и считаю наказание заслуженным.

Ещё бы! Десять плетей ни в какое сравнение не идут с повешением. Хитра. Но если ниточку потянуть, то ли ещё обнаружится. Впрочем, с выродками разобраться будет куда проще. Осквернённые всего лишь инструмент в руках Максиана и сейчас, лишившись своего лидера, серьёзной угрозы не представляют. Стоит ли тогда рубить с плеча? Восемьдесят Третья, может, и не особо интересна, а вот невидимый очень даже пригодится. За яйца он его теперь крепко держит: к Перу тот точно не переметнётся — там ему за Максиана кишки выпустят. Что ж, пусть пока живут.

— Ты допустила серьёзный проступок, — вздохнул он, делая вид, что поверил, — и закрыть на это глаза я не имею права. Твоё наказание должно послужить примером для остальных.

— Понимаю, господин, — поклонилась осквернённая. — Обещаю, больше такого не повторится.

— Надеюсь, что так. В другой раз плетью не отделаешься.

Аргус сработал даже лучше, чем ожидалось. У здания Сената царил настоящий хаос. Разъярённая толпа в серых балахонах с красными лентами на плечах готова была разнести всё вокруг в пыль и прах, но невидимая стальная рука Ордена вполне успешно сдерживала этих безумных фанатиков.

Они жаждали расправы не только над принцепсом, предавшим свой народ, по указанию Аргуса они требовали полной отставки Сената, и витавшее над ними в воздухе негодование оказалось на удивление заразительным. Серая масса стремительно разбавлялась пёстрой одёжкой гражданских, подхватывающих лозунги приверженцев Шести Ветров.

Город гудел, как растревоженный улей, — газетчики сработали весьма оперативно. Уже к полудню на прилавках появился экстренный выпуск, сообщающий об аресте главного сенатора и его причастности к сопротивлению.

Корнут восхищённо наблюдал за происходящим из окна королевской кареты. Юстиниан просто светился от счастья, приписав себе все заслуги.

— Знаете, Корнут, что меня больше всего поражает в них? — он с пренебрежительной улыбкой кивнул в сторону фанатиков. — Их непоколебимая вера в свою правоту. Ведь, если задуматься, что нами движет? Принято считать, что голод, секс, жажда наживы и власти. Но я более чем уверен, что нами движет только одно — идея. Ведь прежде, чем чего-то захотеть, мы должны убедить себя, что оно нам нужно. С самого рождения в нас уже заложены эти убеждения. Мы пренебрежительно называем их инстинктами, но разве это не инстинкт — верить в свою правоту? Разве это не инстинкт — идти к цели и наслаждаться победой? Или, например, возжелать недозволенного? Достаточно лишь убедить себя, что всё возможно, и рамки, в которые нас заключили ещё в детстве, вдруг оказываются миражом, который можно легко развеять одним только убеждением.

— Возможно, вы правы, Ваше Величество, — отозвался Корнут, — хотя хотелось бы верить, что людьми движут не только низменные желания и амбиции.

— И что же, по-вашему, движет этими идиотами?

— К сожалению, этими — только страх, Ваше Величество.

— Чего же они боятся? Осквернённых?

— Не совсем. Они боятся перемен, а осквернённые — всего лишь предтеча, вестник никому не известного будущего.

— А разве страх — это не есть убеждение?

— В какой-то мере, — вынужденно согласился Корнут.

Спорить с королём — себе дороже. Он толком ничем не отличается от этих фанатиков: осквернённых боится как огня. И если уж на то пошло, это его личное дело, чем оправдывать свои грязные желания. Ему проще называть ценности — рамками, но он забывает: законы богов этим всё равно не отменить, и когда-нибудь придётся отвечать по каждому пункту перед Тейлуром.

Выждав, когда гвардейцы расчистят дорогу к зданию Сената, они выбрались из кареты и под восторженные возгласы толпы прямиком направились ко входу.

Внутри творился такой же бедлам, только в меньших масштабах. С несколько десятков полицейских то и дело осаживали возмущённых граждан, успевших занять места. Вспышки фотокамер смешивались с неумолчным гомоном, сенаторы о чём-то яростно спорили, позабыв о приличии.

При появлении Юстиниана зал взорвался новыми криками, и потребовалось добрых пять минут, чтобы наконец угомонить справедливо негодующих граждан.

Неспешно пройдя к месту принцепса, Юстиниан опустился на трон и обвёл победным взглядом ненавистных сенаторов, которые не так давно насмехались над ним, называя декоративным королём.

— Прошу тишины! — Корнут поднял руки, призывая к спокойствию.