Книга Диету не предлагать - Надежда Мамаева

Все оказалось намного прозаичнее: замок был не заперт, а искомые ключи гордо лежали на тумбочке в прихожей.

– Проверь, все ли на месте, – блондин был земным воплощением деловитости.

Мне не улыбалось звонить в полицию: третье свидание со стражами порядка за сутки – слегка дурной тон. Но если…

«Если» не случилось. На удивление, даже моя заначка в банке из-под кофе оказалась на месте, как и ноутбук, и пара золотых украшений.

Когда же мы, наконец, сели то ли поздно ужинать, то ли слишком рано завтракать, а точнее – перешли от супа к чаю, то выяснилось, что нет сахара. Совсем нет.

– Ну надо же было чему-то пропасть, раз дверь открыта, – резонно заметил Макс и первым ринулся атаковать ложкой вазочку с вареньем.

Часы показывали два ночи, когда Сашка с рыжим начали откровенно зевать. Пришлось сестренку выгнать в спальню, а Клюкву, оказавшегося Вовой – на диван в гостиной, выдав ему одеяло и подушку.

Мы остались с Максом на кухне одни. Я невесть от чего начала вертеть в руках кружку и нервничать под испытующим взглядом.

– Поговорим? – прозвучало как-то устало и обреченно. Было странно слышать такие интонации от вечно уверенного блондина.

– Давай, – я подняла на него взгляд.

Пауза, возникшая после моей короткой фразы начала затягиваться. Я ждала, Макс – внимательно смотрел на меня, словно видел впервые.

Когда он заговорил, я даже вздрогнула. Столь неожиданным были и голос, и смысл фразы:

– Ты не поменяла прическу. Значит, еще не приняла кардинального решения, и у меня есть шанс.

– Да ты чертов психолог… – усмехнулась я, сжав кружку.

– Не угадала. Я лингвист. Правда, заочник. Но при нашем разговоре, думаю, геркулесовая каша была бы намного полезнее моего диплома.

– И чем же? – я удивленно подняла бровь. Мы определенно говорили не о том и не так, но именно это и помогло мне расслабить пальцы и отпустить дурацкую кружку.

– Ну, ты бы могла кинуть в меня тарелкой с кашей и выпустить пар. А я бы не чувствовал себя таким идиотом.

– А ты чувствуешь? – я вздернула подбородок, вновь внутренне ощетиниваясь.

– Кажется, да. И только сейчас понял, что идея с приглашением… – он оборвал сам себя и спросил, как выстрелил в упор: – Почему ты не пришла?

– Может быть, потому что нашла себя не на помойке? – вопросом на вопрос ответила я.

– Прости? – кажется, он действительно не понимал.

– Я не из тех, кто бежит на задних лапах по щелчку. Думаешь, прислал билеты, и я кинусь к тебе на шею? Может быть, ты и звезда, которая привыкла, что поклонницы прыгают к тебе в койку по первому кивку, но я лучше откажусь от столь высокой чести. Ты самоутвердился за мой счет, доказал сам себе, что способен подцепить кого-то без своего имени и славы. Ты дал мне ясно понять тем утром в номере, что я для тебя – пустое место, а всплыви информация о нас в прессе – будешь все отрицать. Ты…

– Ника, я все это помню не хуже тебя, – вспылил Макс. – Но сегодняшний концерт… Он был для тебя. Я перекроил график гастролей, чтобы только увидеться с тобой перед туром по Европе.

– Зачем? – удивилась я, а сердце ударило о ребра с новой силой и бешено застучало, разгоняя кровь по жилам.

– Может потому, что я не могу тебя забыть, – он обнял руками чашку с так и недопитым чаем. – Мне часто чудится твой запах, едва уловимый, с нотками лаванды, мне чудится твой смех, и ты сама… ты мне снишься. Да я пока летел с Бали в самолете, песню написал с чистого листа, потому что думал только о тебе.

– Поздравляю, значит, ты на верном пути. Расстанемся – и вовсе создашь хит, – я вспомнила слова Дэна.

Раздался треск. Я не сразу поняла откуда, но когда опустила взгляд на стол, то увидела лужу и осколки, оставшиеся от чашки, которую Макс слишком сильно сжал.

Заварка начала разбавляться кровью. Острые грани растрескавшегося фарфора рассекли руку. А Макс, даже не заметив случившегося, с какой-то холодной яростью произнес:

– Я убью этого гребаного придурка.

– Конечно – согласилась я, – только убивать лучше здоровыми, а не пораненными руками.

Блондин удивленно посмотрел на свои пальцы, потом на стол…

– Пошли в ванную, киллер, обработаю порезы…

Оных, к слову оказалось всего два и оба на правой руке. Неглубокие, но через всю ладонь.

– Слегка не рассчитал, – тоном «я сожалею, но не слишком» покаялся Макс и шагнул ко мне.

В маленькой тесной ванной – самой приличной «комнате» моей двушки, потому что только в ней пока был сделан ремонт – вдруг оказалось слишком много одного наглого блондина.

Перламутровый кафель стен, стеклянное панно с видом на венецианский канал – все это отражало мощь нависшего надо мной Макса, заставляя меня прижиматься спиной к ванной.

– Ника, – рука в свежем бинте коснулась моей скулы. Чуткие длинные пальцы очертили контур лица, спустились ниже к шее, где бешено билась жилка. – Кажется, я идиот. Идиот, влюбившийся в тебя. Я только сейчас это осознал, – и он наклонился с весьма однозначным намерением.

– Ты не можешь в меня влюбиться, – пискнула я, испугавшись даже не его. Себя. Своей реакции на этого психа.

Да, он меня бесил, выводил из себя, у меня был тысяча и один повод на него обижаться, но все же… Мне хотелось его касаться, чувствовать его руки на своем лице, теле, слышать голос. И это пугало. Потому что я не могла сказать себе «стоп». Здесь и сейчас – не могла. И еще – отчаянно не хотела.

– Почему? – обескураженно спросил Макс.

– Потому что я – такая. Простая, обычная, несовершенная…

– Своенравная, строптивая, внезапная, – в тон мне продолжил блондин вместо того, чтобы начать разуверять. И, чувствуя, что сейчас ему прилетит, поспешно добавил: – Но именно поэтому я не смог выкинуть тебя из головы. Хотя, если честно, не особо и пытался. Ну так, первые двенадцать часов, что летел в самолете. А потом решил, что страдать – это, конечно, по-богемному, и вообще модно, да и полезно для творческого развития, но я, пожалуй, воздержусь.

– Ты неисправим, – я покачала головой.

– И тебе придется к этому привыкнуть, моя сладкая булочка.

– Что? – возмутилась похудевшая я.

– Это ты по поводу «привыкнуть»? – невинно уточнил Макс.

– И по нему тоже! – смотреть, запрокинув голову, было неудобно, но иначе взгляд упирался в подбородок. А беседовать, глядя на начавшую показываться ночную щетину, было еще неудобнее. – А что до «булочки»… Я, между прочим, похудела!

– Знаешь, даже если ты обратно поправишься, буду только рад, – с этими словами чьи-то наглые лапы легли мне на талию, а потом спустились чуть ниже. – Я за свою жизнь видел столько стройных, накачанных, откровенно худых, что успел убедиться: не в килограммах счастье, а в их содержимом.