Книга Идеальный парень - Алексис Холл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, послушайте, он сам просил меня позвонить ему.
– Правда? Если только сиськи у вас намного красивее вашего голоса, но я в этом сильно сомневаюсь.
– Я его сын.
– Придумай какое-нибудь другое объяснение, не такое дурацкое.
– Меня зовут Люк О’Доннелл. Моя мать – Одиллия О’Доннелл. Джон Флеминг в самом деле мой отец, и он хотел поговорить со мной.
Регги Мэнголд рассмеялся хриплым смехом курильщика.
– Если бы мне платили по фунту за общение с каждым маленьким засранцем, пытающимся провернуть со мной этот фокус, я бы заработал кучу денег.
– Ну ладно, раз вы мне не верите, то как хотите. Но если вы передадите ему, что я звонил, будет здорово.
– Конечно, передам. Я прямо сейчас напишу ваше сообщение в моей воображаемой записной книжке. Кстати, как пишется О’Доннелл? С двумя или с тремя «л»?
– С двумя «н». И я звонил насчет его рака.
С этими словами я повесил трубку, испытывая чувство удовлетворения, благодаря которому меня даже ненадолго перестало тошнить. Но «ненадолго» было ключевым словом. Если честно, я не знаю, что было хуже: вновь разбередить старые раны, связанные с отсутствием отца в моей жизни, или попытаться выйти с ним на связь и понять, что ему это не особенно нужно. И да, я закончил этот разговор не самым лучшим образом, но, с другой стороны, если ты хочешь вернуть себе давным-давно утраченную семью, то почему бы не предупредить менеджера о возможном звонке сына? Это ведь такая малость?
Постепенно ко мне пришло осознание того, что даже если мой отец и правда отойдет в мир иной, то моими последними словами, адресованными ему, будут: «вали отсюда и подыхай». Было противно, что из-за этого я чувствовал себя полным дерьмом. Потому что в моей жизни было немало людей, которых я подвел и из-за которых имел все основания чувствовать себя полным дерьмом, но этого типа, Джона Флеминга, я никогда даже толком не знал.
В этом и заключалась главная проблема… я хотел бы сказать «мира», «взаимоотношений» или «человечества в целом», но думаю, что прежде всего я имел в виду себя. Потому что, как только я впускал кого-нибудь в свою жизнь, дальше все развивалось по одному из двух сценариев: либо они старательно терпели меня, хотя я этого совершенно не заслуживал. Либо, облив грязью, уходили, а иногда возвращались, чтобы полить грязью посильнее.
В этот момент я вдруг вспомнил, что все еще нахожусь в офисе, а моя работа подразумевает и другие обязанности, кроме того, чтобы сидеть в кабинете, звонить по личным делам и упиваться жалостью к самому себе. Я решил проверить почту.
Дорогой мистер О’Доннелл!
Я многие годы поддерживал НАВОЗЖ и всегда считал, что мои достаточно весомые пожертвования шли на благое дело. Однако недавно я увидел пример вашего личного поведения, а затем провел свое независимое расследование касательно, должен признаться, весьма грязной истории, связанной с вами. И теперь я вынужден сделать вывод, что сильно заблуждался. Я не буду давать деньги благотворительным фондам, которые платят людям, предающимся гомосексуально-наркотическим оргиям. Поэтому я прекращаю всякую спонсорскую поддержку вашей организации до тех пор, пока она продолжает ассоциироваться с вами и вашим стилем жизни.
С уважением,
Само собой разумеется, что копию письма он отправил доктору Фэрклаф, остальным сотрудникам нашего офиса и почти всем нашим клиентам, с которыми я вел переписку.
Я уже продумывал подробный план, как доползу до дома, напьюсь в хлам и отключусь под минимум тремя стегаными одеялами, когда из-за двери моего кабинета появилась голова Алекса.
– Ты готов, старик? Забронировать столик в столь короткий срок было непросто, но хорошо, что есть друзья, к которым можно обратиться за помощью.
О да! Вот блин!
Клуб Алекса назывался «Кадваладар» и выглядел в точности так, как и может выглядеть клуб, носящий имя древнего валлийского короля. Он скрывался от посторонних за надежными дверями неподалеку от Сент-Джеймс-стрит, внутри – сплошь дубовая отделка, кожа и люди, занимавшие свои почетные кресла года эдак с 1922-го. Я понимал, что отвертеться от этого выхода в свет у меня не получится, тем более что Алекс организовал все ради меня, да еще в такой короткий срок, поэтому пошел вместе с ним.
Алекс оставил записку человеку, которого я принял за беззаветно преданного своему делу дворецкого, что позже к нам присоединятся еще гости, и повел меня вверх по устланной синим ковром лестнице из красного дерева, которая своими размерами напоминала лестницу в Хогвартсе. Затем мы прошли между мраморных колонн в зал, который, судя по табличке над входом, назывался «Залом Бонара Лоу». Людей там было немного, и Алекс попросил, чтобы нам выделили большую софу под еще более внушительных размеров портретом королевы.
Я уселся на стул неподалеку, чувствуя себя довольно неуютно, отчасти из-за того, что стул был на удивление жестким, хотя и стоил, наверное, дороже, чем мой ноутбук; а отчасти потому, что весь прошедший день обернулся для меня чередой неудач. Да и атмосфера этого клуба не позволяла толком расслабиться. Складывалось ощущение, будто комната обставлялась с учетом того, что у ее посетителей может случиться удар, если они узнают, что их империи больше не существует. Я никогда не видел такого количества люстр в одном месте, даже в оперном театре, куда меня однажды случайно занесло.
– Правда, здесь уютно? – с радостной улыбкой спросил Алекс. – Не хочешь чего-нибудь, пока мы ждем наших леди? То есть мою леди и твоего парня-леди?
– Я не уверен, что «парень-леди» – корректный термин.
– Я очень извиняюсь. Все никак не могу привыкнуть. Нет, честно говоря, я считаю, это ужасно мило, что ты гомосексуал. Просто я никогда не приводил никого вроде тебя в этот клуб. Сюда даже леди стали пускать только три года назад. Но, разумеется, они не могут стать членами клуба. Нет, замолчу, чтоб разум не померк[34]. Мне кажется, это так здорово, когда твоя леди – джентльмен! Вы можете ходить в одни и те же клубы, одеваться у одного портного, играть в поло за одну команду. Причем в прямом, а не в переносном смысле!
– Знаешь, – сказал я, – пожалуй, я чего-нибудь выпью.
Алекс откинулся на спинку софы и небрежным вальяжным жестом подозвал официанта, которого, я готов поклясться, десять секунд назад здесь еще не было:
– Как обычно, Джеймс.
– Эм, а что ты заказываешь обычно? – Опыт подсказывал мне, что на таких светских посиделках под «как обычно» может скрываться что угодно: от сладкого белого вина до живой селедки, которую нужно есть столовой ложкой.
