Книга Приручи меня, если сможешь - Евгения Чащина

— Отстань, — улыбаюсь устало, прижимаясь к нему. — Когда злить и концерты устраивать перестанешь и на руках носить начнёшь. И вообще, как ты меня представляешь на скалодроме с животом?

— Сидящей внизу и пялящейся на мой зад, как, как, это все легко и просто, — ржет и целует в плечи.

— Ага, нашёл способ устранить главного конкурента, — толкаю его в бок.

Опять же, как я и говорила раньше, у мужчин отключается мозг, когда включается желание завести потомство. Тем более у таких властных, как мой. Поэтому не нужно тягать тигра за усы и нужно следить за предохранением самой, потому что я к детям не готова. А там есть к чему готовиться. Сестрица была в ауте после первых родов. Они орали втроём: новорожденная Алиса, Агата и ее полудурок-муженёк. И жалко из троих было только Алису.

Я посмотрела на Илью и попыталась представить его ночью встающего к кроватке сына. И не смогла. Он спит богатырским сном, и вообще, опять же, мужчины, как он, не встают к кроваткам. Они умиляются детям днём и платят няням за трудности ночных подъёмов.

У меня с доверием плохо, и я не могу себе представить, что смогу подпустить кого-то постороннего к своему ребёнку. А значит, материнство ляжет тяжким грузом на мои плечи. Я к этому не готова. Я впервые в жизни хочу, чтобы меня баловали. Обо мне заботились. Меня любили. Я не думала, что такой день вообще настанет. И тем не менее.

— Давай не будем торопить события. Я хочу насладиться нами. Смотри, я тоже эгоистка.

— Ты во мне не уверена? — спрашивает напряжённо.

— Почему? — приподнимаюсь на локтях, внимательно глядя на него. Откуда такие мысли?

— Я же вижу, что ты до сих пор не веришь в то, что происходит. Стась, мы поженимся, но позже, когда мы с мужиками разгребем крупный проект. Но за это время ты бы могла выносить ребенка. Или у тебя проблемы со здоровьем? — его голос внезапно охрип.

— Мы с тобой мыслим по-разному, — напрягаю брови, чувствуя, как начинает болеть голова.

Ведь действительно, он бизнесмен, и его слова звучат четко и конкретно. И я не впервые замечаю, что он привык ставить цели и идти к ним не отступая. Даже сегодня. Он хотел секса, сразу его попросил и в итоге его получил, а я… А я только теперь начинаю понимать, что я больше не Рапунцель в башне, что у меня своя жизнь, и что мои демоны, пусть и пытаются в нее гадить, но в прошлом.

Я боюсь становиться матерью из-за Агаты. Из-за того, что я видела, как это происходило с ней, как всё это было грязно и некрасиво. Но Агата сама выбрала свою участь. Я, признавшись Илье в любви, выбрала свою. И от своих слов не отказываюсь.

— Ты уверен, что ты все в этом плане продумал? Ты ещё не утолил свой голод, а с твоими параметрами у нас может быть половой покой все девять месяцев беременности. И с твоими богатырскими размерами, твой сын скорее всего тоже будет крупным и при родах меня разорвёт, это плюс месяца четыре восстановления без секса. А потом ещё грудное вскармливание, пониженное либидо и очень, очень много нюансов, которые нужно учесть до того, как делать такой шаг. Ты готов к подобным сценариям?

— Я знаю о таких рисках и ограничениях, какой ты видишь выход? Рано или поздно я потребую сына, — смеётся и кончиком языка водит по моему соску, — и секс я люблю каждый день.

— И? — мой взгляд становится прохладным. — Что мы будем делать, когда мне, беременной твоим ребёнком нельзя будет, а ты любишь каждый день?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Сосать?

— А если токсикоз? Что, блевать и дрочить? — нервно смеюсь.

— Любовника? Ты же будешь к бабам меня ревновать, — говорит спокойно, а глаза дико ржут.

— Никаких тебе детей, — прищуриваюсь, хватаю его за достоинство, — вот твое любимое дитя. Давай его сперва побалуем.

— Уболтала, но это не точно, — Илья смеётся и наклоняет мою голову к паху, — в душ или так будешь отрабатывать мой голод?

— Я спать хочу, ненасытное чудовище, — смеюсь, уворачиваясь.

— Спи, я шучу, — укладывает меня на подушку, укутывает одеялом и целует целомудренно в висок, — пусть тебе приснится мой сын, а в следующий раз ты не сможешь мне отказать в этой просьбе.

Илья целует мое плечо, а потом тихо встаёт и идёт в ванную, чтобы выбросить презерватив и обмыться…

Ещё неделя пролетела в полнейшей суете, я много работала по дому. Илья с парнями мотался по заказчикам, домой приходил уставший, но как никогда активный. Секс его не утомлял, наоборот мой мужчина словно подписывался энергией. Я первая засыпала, а он уже следующим утром будил меня своими жаркими поцелуями.

И в это утро был очень жаркий секс, он жадно брал меня, а потом, когда валялись влажные и довольные, сказал:

— Меня не будет дома три дня. Лечу на объект, там что-то случилось, мне нужно лично присутствовать. Вартан недавно звонил, у него в обед встреча, он по этим делам, я же у них разруливаю подобные проблемы.

— В смысле три дня? — я тут же надула губы. — Не хочу расставаться с тобой так надолго.

Забралась на его сильное тело, давая понять, что никуда его не пущу.

— Крошка, у тебя есть час, чтобы вытрахать из меня трёхдневный запас спермы, — грозно рычит и сжимает мои груди.

— Не будем же терять время.

Занимались любовью, как в последний раз. Отпустила его с тяжелым сердцем и весь день ходила рассеянная и как в воду опущенная. Не могла понять почему, день вроде был хорошим. Пока вечером не раздался звонок, который сообщил, что вертолет потерпел крушение у леса на берегу реки и взорвался при соприкосновении с землей, а летевшие в нем погибли.

Я не помню день похорон. Вартан и Гурам занимались организацией всего, я ходила за ними как бледная тень, и не могла прийти в себя. За мной такой же бледной тенью следовал Федор Васильевич.

— Вы не обязаны охранять меня больше, — сказала негромко после похорон, но мужчина лишь покачал головой.

— Илья Андреевич дал чёткое распоряжение насчет вас, Анастасия Викторовна. Сказал, головой за вас отвечаю.

Я застываю, горько усмехаясь. Не перед кем больше отвечать. Его больше нет.

От этой мысли внутри что-то рычит и умирает. Становится больно так, что кажется, весь спектр эмоций вот-вот проломает грудь изнутри. Хочется выть. Но слёз нет. Ступор. Отрицание. Полное отрицание действительности. Мозг отказывается верить, что его больше нет.