Книга Очаг - Роман Гребенчиков

Найти дом Лаврентия Кузьмича не составило труда. Обитал он в самой большой избе с балконом для общения с народом. При взгляде на эту площадку казалось, что Писцов вообразил себя Папой Римским.

Я подошёл к двери и постучал.

– Да, войдите, – раздался голос, от которого меня начало тошнить.

На удивление внутри было так же скромно, как и в «Метрополе», – только всё необходимое, хотя это была гостевая комната. Глава церкви Истинного Бога не сильно волновался о богатой жизни – складывалось впечатление, что он действительно человек старых нравов. Очень старых, если учесть нынешнюю историю его семьи.

– Доброе утро, Лаврентий Кузьмич.

– Здравствуй, Марк. Присаживайся. – Писцов указал на диван у стены.

Я подчинился ему, хотя и не желал затягивать нашу встречу. Меня смущало то, что в этот раз Кузьмич действительно выглядел очень старо, ощущалось, что ему за восемьдесят: передвигался медленными шажками, сутулился и постоянно обо что-то опирался, а ведь прошло только несколько дней с последней нашей встречи. Смерть Ани его действительно подкосила – он и вправду любил её. Она была для него смыслом жизни.

– Вчера нам не удалось поговорить, но знайте, что я очень сожалею о случившемся и сожалею, что не выполнил единственную…

Кузьмич махнул на меня, чтобы я не продолжал, подошёл к столу, налил водки из графина в два стакана и один подал мне. В отличие от прошлого раза, он залпом выпил всё.

Немного посидев в тишине, Кузьмич достал из кармана конверт и протянул мне.

– Лаврентий Кузьмич, простите, но я не могу взять.

Писцов лишь пожал плечами и бросил деньги на столик рядом.

– Твоё дело, Штерн, но твоей вины здесь нет.

Кузьмич, видя, что я за ним не поспеваю, выпил ещё один стакан.

Недавно я считал, что он страшнейшее чудовище, какое только я встречал, но при виде того, как он разбит, во мне пробуждалось сочувствие, за которое было стыдно. Возможно, я не всё знал. И по факту вся эта история была не моим делом.

– Может, не стоит так налегать? – сказал я, увидев, как он осушил очередной стакан.

– Я сам решу, что стоит, а что нет! – повелительным голосом ответил он. – Я лишился последней частички себя. Своего последнего наследия.

– Мне казалось, ваше наследие – это церковь.

– Она ничего не стоит без моей семьи. Всё это было ради них, ради лучшей жизни для них. Я просил у Бога уникальности для своей семьи – и Он дал её, но вместе с ней подарил и проклятье. Я пережил всех своих детей. Я их всех похоронил.

Он сжал глаза в попытке заплакать, но так и не выдавил из себя слезу.

– Да что ж такое, уже и заплакать не могу!

Он снова взялся за графин и осушил очередной стакан.

– Самое паршивое, что я не понимаю почему. Почему она покинула меня? Я уже не узнаю ответов… даже чёртовой записки нет!

Зато было голосовое сообщение, которое она мне оставила. Я совсем забыл о нём.

– Лаврентий Кузьмич, извините меня, но мне уже пора. Вам же советую прекратить пить и собраться с силами. Аню уже не вернуть, но тех людей за дверью можно спасти. Им нужен лидер. Такой, как вы.

Писцова повергло в шок моё наглое высказывание, отчего он сел на диван. Я же боялся что-либо добавить – ведь не знал, как он среагировал бы на мои слова, полные лжи и фальши, ради того, чтобы скорей от него уйти.

– Можете идти, – спокойным тоном произнёс он, – не задерживайся.

Сказано – сделано. Я выскочил на улицу и достал телефон. Возможно, в сообщении Ани будут все ответы.

«Марк, так получилось. И это единственный правильный выход, единственный способ убежать, и любой другой вариант не устроил бы меня. Я прожила с клеймом “Дитя инцеста”, и это… очень фигово. Всем моим братьям и сёстрам повезло – ведь они не пережили этих разговоров за спиной, показывания пальцем и другого унижения. Я прожила чёртовым изгоем в этом мире, белой вороной. Только малосообразительные вроде тебя и Йоши общались со мной, и я вам за это благодарна…»

– Минуточку внимания! – раздался голос у меня над головой. – Дорогие мои братья и сёстры! Минуточку внимания!

В каждом слове Кузьмича отдавалось количество выпитой им водки. Он с трудом держался за перила балкона своей избы.

– Мы все прошли долгий путь. Каждый преодолел личную череду испытаний, прежде чем пришёл сюда. Каждый здесь нашёл своё место, своё предназначение или свою семью. Каждый благодарен Богу за сложившуюся судьбу. Каждый будет спасён. Но какой смысл в спасении, если рядом с нами нет наших любимых? Ведь Бог не спасёт тех, кто не последует за Ним, а не все из наших близких хотят спасения. Бог приступил к зачистке своего творения. Испепеляющая жара и мёртвые киты – это только начало. Теперь моя семья. Он отнял у меня мою семью после стольких лет веры и службы ему. И за что мне такое наказание – я не понимаю! Можно ли после этого доверять ему? Ведь с каждым из вас он поступит так же. И лично я не готов с этим мириться. Надо привести его к ответу…

– Лаврентий Кузьмич! – Позади Писцова появился Максим. – Успокойтесь. Мы все здесь понимаем вас, понимаем, какое горе вы переживаете, но вам пора отдохнуть. Пойдёмте со мной.

– Максимка. Максимушка, прости меня, дурака, что вовлёк тебя в это!

Кузьмич обнял его. Какое-то время Максим успокаивал его и что-то говорил, но столпившийся народ этого не слышал. Немного постояв, они в обнимку пошли обратно в избу.

– Я начинаю сомневаться, что здесь нам помогут, – прозвучал мужской голос.

Рядом со мной стояла семья Даманиных. Антон нежно обнимал свою жену и так же, как и все, наблюдал за происходящим представлением.

– Простите. Не стоило вас сюда привозить.

– Не переживай, нам нужно было попытаться. Всё-таки надеюсь, что мы найдём выход.

На этих словах Евгения только сильнее прижалась и погладила мужа по плечу.

– Я правильно понял на корабле, что у вас есть ребёнок? – спросил я.

– Да, девочка. Мы оставили её у мамы, – заговорила Евгения. – Мы не взяли её с собой, чтобы она не видела мою болезнь.

– А если не найдёте лекарство?

– Найдём, – ответил Антон.

Хотелось им возразить об оставленном без родителей ребёнке, но я вспомнил о Насте. Я тоже её оставил. Только, в отличие от Даманиных, моё возвращение может быть не таким радостным поводом. Я даже не спросил о дочери у Маши. Плохой из меня отец.

Ещё этот маньяк, напавший на Мишу, – Кузнецов. О чём он знал, мне было страшно представить. Тем более теперь вдобавок к своему брату я видел убитого мною ребёнка. Я надеялся, что он больше не появится.

– Появится, Марк, – видимо, ты не так сильно раскаиваешься в его смерти, – сказал Кирилл.