Книга Внучка алхимика - Лариса Шкатула

– Но за что? – он спросил не совсем то, что хотел, и повернул к ней свое обезображенное лицо. – Я вас обидел? Это какое-то колдовство?

Она даже не оскорбилась. Неужели он считает её колдуньей? Или ведьмой? Что-что, а по части нечистой силы она небольшой знаток.

Конечно, после случившегося Разумовский вполне может её в чем-то этаком подозревать. В общем, пребывая в смятении, она ему ничего не говорила, и граф истолковал молчание княжны по-своему.

– Получилась как бы сказка наоборот: вместо того, чтобы расколдовать чудовище своим поцелуем и превратить его в принца, красавица превратила принца, а точнее, графа, в чудовище…

– Перестаньте! – не выдержала Соня. – Все происходило совсем не так, но сейчас, наверное, уже не нужно ничего объяснять.

Она достала из кармана баночку с мазью и поставила на столик у его кровати.

– Вот, достаточно намазать один раз, и к вечеру все пройдет.

Чтобы не расплакаться, она повернулась и быстро пошла к двери.

– Погодите! – Разумовский подошел и взял Соню за плечо. – Зачем все-таки вы это сделали?

– Я хотела… хотела, чтобы вам не пришлось самому отказываться от невесты и тем ставить себя под удар Шарогородской – она ужасно мстительна и могла бы испортить вам всю жизнь. Я хотела, чтобы эта семья сама от вас отказалась. Думала, тогда они не стали бы вас преследовать…

Она горько разрыдалась.

– Бедная девочка! Вы проделали это для того, чтобы по возможности спасти меня от гнева императрицы, к которой могла бы обратиться Екатерина Ивановна?

Соня молча кивнула.

– И ведь у вас получилось! Подумать только, мне такое и в голову бы не пришло!

Он повернул её к себе, и Соня уткнулась в грудь Леонида, продолжая всхлипывать.

– К вечеру, говорите, все пройдет?

Соня опять кивнула.

– Вот тогда и увидимся. А сейчас идите и ни о чем не печальтесь: впереди нас ждет долгая, счастливая жизнь, если, конечно, бог даст… Мне все-таки неловко представать перед вами в таком виде.

Соня вышла из комнаты графа как сомнамбула и поплелась к себе в комнату, не в силах привести в порядок свои мысли: почему вдруг она ввязалась в это дело? Разве она полюбила Разумовского всем сердцем, как всегда втайне о том мечтала?

То есть, о любви вообще, не о Леониде, конечно. Потом, не дождавшись своего принца и не испытав даже влюбленности, она решила, что от природы попросту этих чувств лишена, потому что предназначена судьбой для другого всерьез заниматься наукой, как княгиня Дашкова. Правда, последняя успела и замужем побывать, и родить двоих детей, но не всем, видать, такое дано…

Теперь же… Господи, да она пошла на преступление ради любви. Не зная, что это любовь и есть. Почему вообще она не рассуждала прежде, не подумала обо всем: прилично ли это, достойно, а просто кинулась действовать? Неужели она так глупа? В один момент забыть все правила приличия, и все, чему её учили! Что же подумал о ней Разумовский?

Соня настолько извела себя собственными упреками, что уже готова была, кажется, поехать к Шарогородским, чтобы все им рассказать, повиниться, снять с графа подозрение в том, что он якобы болен дурной болезнью…

Она даже оставила приотворенной дверь в свою комнату, чтобы слышать, когда вернется брат и расскажет, что он все уладил, что Разумовского простили, и теперь его свадьбе ничего не мешает.

Соня доставила Леониду такие муки, что он теперь ни за что её не простит, а то, что он говорил ей, это всего лишь из жалости. Просто как мужчина он не мстителен. По крайней мере, считает выше своего достоинства мстить женщине…

Она и представить себе не могла, что предмет её раздумий сидел в это время в комнате брата, уставившись вдаль мечтательным взглядом, и улыбался своим мыслям. Что он забыл даже о заветной баночке с мазью, которую принесла ему Соня, а только покачивает головой и повторяет вслух еле слышно:

– Какая девушка! Какая удивительная девушка!

Наконец в прихожей послышались голоса, и Соня метнулась туда, но это оказалось, вернулась из лавки маменька, невероятно возбужденная и довольная собой.

– Как у лавочника вытянулось лицо, когда он увидел, сколько у меня денег! – рассказывала она Соне, позволяя Агриппине, кстати, невероятно уставшей – в прихожей стояла доверху набитая корзина, которую прежде в лавку-то и не брали – раздеть себя. – Представляю, как у него уже вертелся на языке отказ: мол он не может столько давать в долг, и вдруг! Я не только расплатилась с ним, и заплатила за все, что купила, а и дала ему на чай…

– Лавочнику – на чай? – рассмеялась Соня. Она представила себе дородного, вальяжного купца Меньшова, который и за прилавок-то становился, когда его лавку посещали особы знатные, чтобы услужить им лично.

– Ты права, – ничуть не смутилась княгиня. – Он на эти деньги, думаю, и от себя добавил, – дал нам ещё кое-что. Коробку твоих любимых конфет. Сказывал, вчера из самой Франции ему доставили. Мол, низкий поклон Софье Николаевне.

Она посмеялась конфузу Меньшова, который в последнее время, как казалось княгине, и кланялся ей не так почтительно, как прежде. А потом спросила деловито:

– Граф из комнаты не выходил?

– Не выходил, – сказала Соня и, конечно, не стала уточнять, что это она к нему ходила.

– Понятное дело, переживает. Этакий афронт27! Как думаешь, прав Мартин Людвигович, у него все пройдет?

– Думаю, пройдет, – кивнула Соня. – Мартин Людвигович – хороший врач, нам ли об этом не знать.

– Надо будет как-нибудь пригласить его к столу, – решила Мария Владиславна. – Все-таки столько лет он приходит к нам в дом…

Княгиня Астахова, нечаянно разбогатев, готова была на радостях облагодетельствовать всех, с кем так или иначе сталкивалась.

– Агриппине надо новое платье купить, – вспомнила она. – Это она пятый год носит.

Горничная, разбиравшая неподалеку корзину с покупками, тут же вскинулась.

– Хорошее платье, ещё и не порвалось нигде.

Но по голосу чувствовалось, она счастлива уже оттого, что хозяйка о ней не забыла.

– Николушка что-то задерживается, – едва присев, опять забеспокоилась княгиня. – Не случилось бы чего?

– Да что с ним может случиться? – удивилась Соня. – К порядочным людям поехал, не к разбойникам каким.

– К порядочным, но кои чувствуют себя оскорбленными, потому свое раздражение могут против него обратить.

– Ну уж и собаками не затравят, – сказала Соня. – Зря вот только он своему товарищу о том не сказал. Получается, что собрался сделать для него благо, а его самого о том не предупредил.

Мысленно Соня продолжила, что у них, видимо, это фамильное – делать добро по своему разумению. Таким манером её братец отправился к Шарогородским. Таким же собирается выдать сестру замуж. Что тогда на него обижаться, если Соня и сама такая?