Книга Игры на раздевание - Виктория Мальцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Он рассказал тебе? - удивленно спрашивает Марина.
- Она давно умерла, - тихо отвечает Дженна.
- А Кай об этом знает?
Они переглядываются, затем Дженна отвечает:
- Я думаю, да. Он в курсе.
- А мне не сказал.
Я заставляю себя прочувствовать трагедию, где случайная измена привела к гибели ещё не знавшей жизни девушки.
- Она любила его?
- Да, - отвечают мне.
- Тогда почему это случилось?
- По глупости, - повторяют мне то, что я уже знаю.
- Как такое возможно по глупости? - искренне не понимаю.
- В жизни возможно всё, и никогда не знаешь, где именно споткнёшься, - философски открывают мне глаза на сложную действительность, столь отличную от моего идеального мира.
Через неделю я нахожу на диване в гостиной большой старый альбом с фотографиями. На обложке написано имя «Дженна».
- Можно? – спрашиваю у неё.
- Конечно, - отвечает с очень мягкой и дружелюбной, как мне кажется, улыбкой.
Почти все фотографии вначале чёрно-белые, затем появляются и цветные: Дженна у Рождественской ёлки в костюме рыжей лисички, Дженна на Хэллоуин в костюме летучей мышки, Дженна с родителями в Мексике, на пляже, на катке, на площадке перед средней школой. На одном из фото рядом с ней стоит юноша. Очень высокий. И очень зеленоглазый. На следующем снова он – уже парень. И опять они вместе: он смотрит на неё, смеясь, она кривится в камеру. Дальше я ничего не успеваю увидеть, потому что цепкая рука резко выхватывает альбом:
- Какого чёрта?! – шипит на Дженну.
- Мы просто смотрели фотографии, Кай!
- Убери это! – рявкает.
Мне кажется, или он очень зол?
- Кай? – зову, как только мы остаёмся наедине.
- Да?
- Что у Вас было с Дженной?
- Ничего.
- Вообще ничего?
- Ну… кое-что было, а дальше я понял, что эта девушка не моя.
- Как понял?
- Просто понял. Глупо жертвовать дружбой ради того, что никогда не закончится чем-то бо́льшим.
- А что в твоём понимании большее?
- Самое большее - желание иметь от женщины детей, растить и воспитывать их вместе, выпускать из гнезда, стареть рука об руку и также двигаться навстречу смерти, не боясь её и ни о чём не сожалея, потому что самый важный в жизни выбор ты сделал правильно.
И я, святая простота, задаю ему главный свой вопрос:
- А от меня ты хотел бы детей?
И он, подумав, отвечает:
- Да. Троих. Хочу, чтобы ты выносила и дала жизнь троим моим детям. В будущем. За это я обещаю всю свою жизнь носить тебя на руках в прямом и переносном смысле, - говорит, улыбаясь и сияя глазами.
Моим ушам нравился этот мёд настолько, что я верила. И, как показала жизнь, не зря: так всё и было - до определённого момента Кай действительно носил меня на руках. А я без памяти любила его, одурев от чувств настолько, что даже недостатки этого парня казались мне уникальными особенностями, делающими его для меня эксклюзивным, единственным, кого мне захотелось впустить не только в свой мир, но и в своё тело.
Я забеременела неожиданно, не запланированно: мой цикл дал сбой, «опасные» дни, очевидно, случились раньше, чем должны были.
Беременность рушила планы, ломала жизнь и ставила под сомнение мечты и будущее отца ребёнка – Кая. Не было радости на его лице. Он вышел из комнаты, оставив меня наедине с домыслами, которые закономерно закончились слезами, поскольку нет ничего ужаснее мужчины, расстроенного тем фактом, что в твоём теле растёт его ребёнок.
Однако он быстро вернулся, чтобы оправдаться:
- Викки, пойми, для меня, для нас обоих, эта новость слишком неожиданная, чтобы…
- Чтобы что?
- Чтобы заставить себя среагировать правильно! Вовремя…
- Я не буду делать аборт. Я оставлю его.
Раскрываю дверцы его гардеробной и принимаюсь выгребать свои немногочисленные вещи, аккуратно складывая их в стопки на кровати. Его молчание изнуряет. Я оборачиваюсь и вижу, что Кай с потерянным выражением лица смотрит в окно. Он выглядит серым и опустошённым, но именно так, наверное, и выглядят люди, когда расстаются.
Переместив стопки маек, трусов и джинсов в тот же рюкзак, с которым когда-то, как во сне, переселялась сюда, я забрасываю его на плечо и едва успеваю сделать шаг, как межкомнатная дверь громко захлопывается прямо перед моим носом. Я вижу только руку Кая, всей ладонью упирающуюся в дерево двери, потому что он стоит за моей спиной. От его молчаливого дыхания на моём затылке у меня случается мороз по коже, но молчит он не долго:
- Это больно, Викки. Очень больно.
И он не ждёт, пока я спрошу, что именно у него болит, уточняет сам:
- Больно осознавать, что любимая женщина считает тебя ублюдком, способным толкать на убийство.
Мы успели прождать ребёнка ровно две недели. На третью я проснулась с алым пятном на белье. Ультразвук показал, что плод умер ещё три недели назад - когда мы с Каем решали судьбу своего первого чада, у нас его уже не было.
Кай утешал, но даже в его утешении нашлось место для «странности»:
- Это так странно… Всего пару недель назад ты даже не думала о детях, а теперь так убиваешься…
Не могу сказать, что я хотела ребёнка. Кай прав, до того момента мне не случалось даже думать о детях. Но после нескольких недель осознания себя беременной, вынашивающей жизнь, тяжесть этой потери крошила плечи.
В конце декабря Кай радостно мне сообщает, что продал Мустанг и снял квартиру, где мы будем одни, и никто не сможет нам помешать:
- Ни в чём! - добавляет со странным свечением во взгляде и в улыбке.
Abel Korzeniowski - Table for Two
