Книга А ты попробуй - Уильям Сатклифф

Когда сидеть на корточках стало уже совсем невмоготу, я с трудом распрямился, прополоскал под душем ноги и побрел к кровати. Кто-то мне говорил, что очень важно не допускать дегидрации организма, и поскольку я только что выпустил из себя больше воды, чем выпил за предыдущие две недели, я заставил себя заглотить оставшиеся поллитра минералки, которую купил накануне вечером.

Жидкость хлюпала в животе, но ее там явно не ждали. После жуткого желудочного спазма я ринулся в ванную и успел как раз вовремя, чтобы выпустить струю рвоты на стенку душа. И даже выдавив из себя всю воду, желудок продолжал сокращаться, словно вставляя затычку в мое пересохшее горло.

После всего этого у меня уже не было сил добираться до кровати. Я включил душ, подождал, пока смоет остатки блевотины, и скрутился в комок под струями воды. Я устроился так, чтобы не заботиться больше о прочности резиновой пробки, содержимое кишок теперь просто вытекало наружу и смывалось водой.

В таком состоянии я напрочь потерял чувство времени, и только когда мне показалось, что нутро мое высушено наконец полностью, я дополз до койки и провалился в сон.

Разбудили меня голоса в коридоре. Я открыл глаза и в ту же секунду понял, что боль в горле, животе и заднице никуда не делась, но эти голоса давали мне единственный шанс установить контакт с внешним миром, так что я вытащил себя из кровати и заставил найти в рюкзаке чистую пару штанов. Нацепив на себя какую-то одежду, я рванул в коридор.

– Эй! Привет! – прохрипел я, когда голоса уже терялись на лестнице. – Эй!

Секунду или две стояла тишина, потом из-за угла высунулась голова.

– Ага, привет.

– Пожалуйста! Помогите! Я болен! – проговорил я, повисая на дверном косяке.

Он прокричал что-то в лестничный пролет, кажется по-голландски, потом подошел.

– Что стряслось? – спросил он.

– Я болен! Я не могу ходить! Мне нужна вода!

– Что с тобой?

– Плохо. Понос, рвота...

– А, это бывает.

– Ага.

– Купить тебе воды?

– Пожалуйста. Спасибо. Это так любезно. Сейчас принесу деньги.

Я побрел обратно в комнату и вернулся с несколькими бумажками. Он наблюдал за моими перемещениями, и уголки его губ подрагивали в полуулыбке.

– Больно? – спросил он.

– Вся жопа разодрана.

Он засмеялся и похлопал меня по спине.

– Эй! Мы все там были.

– Бля, но это же невозможно терпеть.

– Вытерпишь. Подожди немного. Если это пищевое отравление, то через пару дней пройдет. Если дизентерия, тогда плохо. Тогда ты поймешь, что такое настоящая боль. Дизентерия обычно длится неделю. Но если амебиаз, то это пиздец.

Он снова похлопал меня по спине.

– У тебя была дизентерия?

– А то. У кого ее не было.

– На что это похоже?

– Плохо, друг. Очень плохо.

– У тебя какая была? Амебиаз или...

– У меня были обе сразу, и это полный пиздец. Но все равно можно вытерпеть. Совсем другое дело – малярия. Вот подожди, получишь малярию. Сучья болезнь. Я ее поймал в Непале, и мне было так хуево, что я не мог дойти до врача. Лежал, жрал хлорокаин и надеялся на лучшее.

– И это все, что можно сделать? Я имею в виду... если я...

– Не знаю. Я же не специалист. Я прочел на пачке, что там есть хинин и решил попробовать.

– Не понимаю.

– Ну, в первый день съел четыре штуки, потом увеличивал дозу пока не стало лучше.

– С-с-с-сколько это заняло?

Я почти забыл о своей боли. Настолько был поражен.

– Почти десять дней.

– Но ведь от этой дряни выпадают волосы, можно вообще стать психотиком.

Он вдруг взлетел в воздух, дрыгнул ногами, высунул язык, ухнул и замотал руками над головой. Зрелище было настолько отвратное, что меня чуть снова не вырвало.

– А я не превратился, я молодец, – заверещал он голосом настоящего маньяка.

С невероятным облегчением я понял, что он дурачится, и пульс у меня опять пришел в норму. Я выдавил из себя подобие смеха – в знак того, что все понял, и что можно прекращать прыжки на месте.

Он перевел дух и снова заговорил нормальным тоном.

– Малярия тоже не конец света. Местные с ней живут, и ничего.

– Да, конечно.

– И дохнут от нее, – добавил он со значением.

Наконец, ему надоела болтовня и он сказал:

– Слушай, друг. У тебя всего-навсего диарея. Это ерунда. Пей побольше, и все будет в порядке. По крайней мере, ты не подхватил вот это.

Он задрал штанину и показал мне жуткого вида рубец, продолбивший кожу у него на ноге рядом с голенью.

– Что это?

– Это осталось после червяка, которого я поймал в грязной воде. Они заползают через мелкие порезы на коже, а иногда даже через хуй, потом растут внутри... как это называется?

– В венах?

У меня закружилась голова.

– Точно. В венах. Когда червяк вырастает, начинаются боли, но снаружи ничего не видно, и никто не понимает, что происходит. Нужно наблюдать, и как только увидишь под кожей опухоль, которая шевелится, бери иголку и расковыривай, пока не доковыряешь до его головы. Сразу его вытаскивать нельзя, потому что он может порваться, и тогда вместо живого червяка, в венах останется дохлый, а это еще хуже; так что надо придавить ему голову спичкой и каждый день закручивать ее на один оборот, пока не вытащишь всего червяка наружу.

Колени у меня подкашивались, глаза застилал туман. Я изо всех сил цеплялся за дверной косяк и старался не слушать.

– Если червяк доползет до сердца, тогда все. Конец. Паф! Мне повезло. Я вытащил его из ноги.

Некоторое время мы вместе разглядывали дырку у него на голени. Я кое-как пришел в себя, так, что даже переферийное зрение вернулось на место.

– Правда, повезло?

– Еще бы.

– Это когда-нибудь заживет?

– Надеюсь. Но след все равно останется.

– Это хорошо.

– Чего?

– Будет что показать, если не поверят.

– Э, нет. У меня остался на память тот червяк. Так что доказатнльства найдутся.

– Ты таскаешь этого червяка с собой?

– Что я идиот? Я отправил его родителям.

– И они его не выбросят?

– Я просил мать замариновать, но она, наверное, побоится.

– Странно все это.

– Ага. Слушай, меня ребята ждут. Принести тебе воды?