Книга Безродные шпионы. Тайная стража у колыбели Израиля - Матти Фридман

В официальной истории израильского военного флота операции по подрыву «Aviso Grille» посвящена целая глава, однако из соображений не то профессиональной гордости, не то секретности роль разведчиков там опущена и все заслуги приписаны морякам. Учитель Саман со свойственной ему сдержанностью назвал подрыв яхты «классической моделью для любой сложной операции».

Казалось бы, кульминацией классической модели должна была бы стать ослепительная вспышка в гавани, при которой судно было бы испепелено, нацисты посыпались бы в воду, как горох, а диверсанты радостно чокались бы за окном ближайшего кафе. Такая яркая победа должна была бы изменить в последний момент ход крупного морского сражения. На деле же получилась избыточная трата усилий и напрасный риск на основании ненадежной и, видимо, ошибочно понятой информации, предпринятый по ложным соображениям, да еще с техническими погрешностями. При этом эффект был заранее непредсказуем и не подлежал точной последующей оценке. Самая что ни на есть классическая модель для настоящей шпионской истории!

17. Виселица

Если прикрепить взрывчатку к стене комнаты, погибнут или будут покалечены все, кто находится в комнате.

Если прикрепить взрывчатку к бензоцистерне из бетона или металла, бак взорвется.

Подрыв автомобиля приведет к гибели всех пассажиров.

Учитывая вышесказанное, подготовьте план с надлежащими целями и доложите мне.

Такую радиограмму принял Якуба через пять дней после операции «Grille». Она была передана в Бейрут с приказом сеять разрушение, используя не только оружие, с которым он прибыл, но и его взрывной характер. Шла война, и его задачей было навязать арабам борьбу в ответ на борьбу, навязанную арабами евреям.

Теперь внимание Якубы привлек крупный нефтеперерабатывающий завод на севере Ливана, в Триполи. Он мечтал поднять его на воздух, устроив самый впечатляющий фейерверк в истории Ближнего Востока. В разведывательной вылазке туда участвовал Ицхак. Джамил и Абдул Карим поехали по приморскому шоссе в такси «олдсмобил», как ехали в другом «олдсмобиле» через Хайфу после взрыва в автомастерской восемь месяцев назад.

Безопасность на предприятии соблюдалось слабо. Двум разведчикам необходимо было выяснить, чем заполнены разные цистерны — бензином, мазутом, сырой нефтью? Ицхак залезал на цистерну с банкой, клал в банку камень и опускал ее на веревке внутрь. Согласно плану, им предстояло преодолеть ограждение и прикрепить три мины к одной из цистерн. Четвертая мина предназначалась для соседнего водовода. От взрыва одной цистерны должны были воспламениться другие, горючее хлынуло бы вниз, на берег, и подожгло само предприятие. Цель диверсии была не нова. Первой крупной совместной акцией евреев и англичан в Палестине во время паники 1941 года была диверсия на том же самом нефтеперерабатывающем заводе, находившемся тогда под контролем вишистов. Беспалубное судно «Морской лев» с 25 еврейскими бойцами и одним британским наблюдателем вышло с этой целью в море и сгинуло без вести вместе со всем экипажем. К 1948 году командование британской разведки благополучно вернулось домой, где засело за романы и преподавание древнегреческого, но их блестящие наработки послужили основой для плана Якубы.

Примерно в это время началась распря Якубы и Гамлиэля. Она затянулась на полвека с лишним. В своих воспоминаниях Якуба запечатлел для потомков свои претензии к коллеге. Гамлиэль, опубликовав собственные воспоминания о событиях тех лет, поступил так же.

Гамлиэль считал себя не только главным из агентов, но и единственным среди них взрослым и ответственным человеком. Якуба считал его франтом, а то и трусом. Оба сознавали свою задачу — спасение новорожденного государства, но Гамлиэль полагал, что для этого нужно понимать арабский мир, желающий его разрушить, а Якуба выступал за открытие нового фронта. Это столкновение было не столько тактическим, сколько личностным. Пылкий Якуба был чужд дисциплине, Гамлиэль же был, скорее, человеком рациональным, уравновешенным, хотя не очень последовательным. В своих воспоминаниях он сознается, что в Бейруте грешил гаданием на кофейной гуще и хаживал к армянке-гадалке, считая, что такими способами можно заглянуть в будущее. Не сказать, чтобы он никогда не предлагал насильственных акций; мы уже видели переданный им в штаб список потенциальных целей. Однажды он даже предложил взорвать продовольственные склады в бейрутском порту, чтобы ливанцы раздумали участвовать в войне с Израилем. Но в принципе такие действия были ему не по душе. Ему было так чуждо кровопролитие, что, помнится, он даже взял с командиров Отдела обещание, что они никогда не принудят его к убийствам.

Вместо этого он предлагал разрешить ему вступить в Сирийскую социал-национальную партию — популярную организацию фашистского пошиба, — чтобы предоставлять надежные сведения об этом важном течении в ливанской политике. Выдавая себя за Юсефа аль-Хамеда, Гамлиэль обзавелся членским билетом ССНП и заделался заместителем главы районной партийной ячейки. Пришлось посещать их собрания и приветствовать однопартийцев выброшенной вперед рукой. Он цитировал в своих донесениях речи партийных лидеров и прикладывал снимки, сделанные на митингах, как этот, датированный мартом 1949 года (см. фотографию на ниже).

Он видел обязанность разведчика именно в этом и противился стремлению своего соперника взорвать нефтезавод.

Соперник пренебрежительно относился ко всей этой интеллигентщине. По словам Якубы, Гамлиэль считал, что его работа — «вставать по утрам и читать газеты». Сам Якуба был в курсе своей репутации необузданного типа и признавался: «Я был дикарем». В штабе не ухватились за его план подрыва нефтезавода; в одной радиограмме из Израиля содержалось предупреждение ничего не предпринимать без разрешения.

Изучая его воспоминания, мы обнаруживаем, что в те месяцы у порывистого агента было еще одно занятие. Власти устраивали публичные казни — в центре Бейрута, на заре, — и он повадился на них ходить. Эшафот был нехитрым. Из-под ног приговоренного выбивали доску, публика встречала очередную смерть хлопками. Зритель мог подобраться к эшафоту на расстояние нескольких ярдов. Обреченный поднимался на эшафот в капюшоне, но иногда сам просил его снять, и тогда можно было увидеть его глаза. Некоторые ходили под себя, некоторые несвязно бормотали, некоторые плакали, некоторые проклинали полицию и власти. Особенно сильное впечатление произвел на Якубу грабитель и убийца, засовывавший расчлененные трупы в мешки от угля. На глазах у Якубы он отказался от капюшона и обратился к толпе: «Это я — убийца? Правительство, которое пытает, мучает, обрекает на голод и казнит, — вот кто главный убийца!»

После этих слов обреченный обратился к палачу: «Вешая меня, ты делаешь свою работу, дай я тебя поцелую». И поцеловал палача. Якуба не мог забыть этот поцелуй, не мог забыть, как палач выбил из-под ног повешенного доску и как тот заболтался в петле.