Книга Наука логики. С комментариями и объяснениями - Георг Гегель

Поэтому если спрашивают о содержании развертывания [абсолютного], а именно что показывает абсолютное, то [нужно сказать, что] различие формы и содержания и без того растворено в абсолютном. Иначе говоря, содержание абсолютного и состоит именно в том, чтобы обнаруживать себя (sich manifestieren).

Абсолютное – это абсолютная форма, которая в своем раздвоении совершенно тождественна с собой, есть отрицательное как отрицательное, иначе говоря, отрицательное, которое сливается с собой и только таким образом есть абсолютное тождество с собой, также безразличное к своим различиям; другими словами, абсолютное есть абсолютное содержание; поэтому содержание есть лишь само это развертывание.

Абсолютное как это опирающееся на само себя (sich selbst tragende) движение развертывания, как способ, который есть его абсолютное тождество с самим собой, есть проявление не чего-то внутреннего и не по отношению к чему-то иному, а дано лишь как абсолютное обнаруживание себя для самого себя; оно в этом случае действительность.

 Опирающееся на само себя — буквально «несущее себя самого», как мы говорим о том, что «я его выношу» или «не выношу». Это точнее, чем опора – ведь она подразумевает отталкивание, но отталкивается у Гегеля, как мы говорили, например, луч от точки, тогда как развертывание – это форма фиксации тождества развернутого и не развернутого, к примеру, тождества окружности и границы круга – они действительно «выносят» друг друга.

ОСУЩЕСТВЛЕННАЯ ЦЕЛЬ

1. В своем соотношении со средством цель уже рефлектирована в себя; но ее объективное возвращение в себя еще не положено. Деятельность цели через свое средство еще направлена против объективности как первоначальной предпосылки, и заключается эта деятельность именно в том, чтобы быть безразличной к определенности. Если бы деятельность состояла опять-таки лишь в том, чтобы определять непосредственную объективность, то продукт был бы в свою очередь лишь средством, и так далее до бесконечности; в результате получилось бы только целесообразное средство, а не объективность самой цели. Поэтому действующая через свое средство цель должна определять непосредственный объект не как нечто внешнее; этот объект, стало быть, должен сам через себя слиться в единство понятия, иначе говоря, указанная выше внешняя деятельность цели через ее средство должна определить себя как опосредствование и снять самое себя.

 Объективное – не означает «учитывающее все аспекты внешних данных», но «представленное в качестве объекта так, что может действовать только в качестве объекта». Гегель мыслит под объективностью вовсе не какую-то фатальную необходимость, но правовую коллизию принудительных отношений, проистекающих из уже взятых на себя обязательств. Поэтому объективность противоречит целеполаганию, готовности справиться со всеми взятыми обязательствами, «безразлично к определенности». Если «целесообразное средство» справляется с отдельными обязательствами, то «объективная цель» – это цель, которая раскрывает себя как обязывающая, а не только как мотивирующая. И такая цель снимает саму себя в опосредовании, иначе говоря, в проверке того, на каких условиях были взяты обязательства, после чего их выполнение происходит отдельно от целеполагания, в снятом виде как уже не просто неотъемлемая часть, но аспект целеполагания.

Соотношение деятельности цели с внешним объектом через средство есть прежде всего вторая посылка умозаключения – непосредственное соотношение среднего члена с другим крайним членом. Это соотношение непосредственно потому, что средний член имеет в самом себе внешний объект, а другой крайний член есть точно такой же объект. Средство воздействует на него и властно над ним, потому что его объект связан с самоопределяющей деятельностью, между тем как для этого объекта присущая ему непосредственная определенность безразлична. В этом соотношении протекающий здесь процесс есть не более как механический или химический процесс; в этом объективно внешнем выступают предшествующие отношения, но под властью цели. – Однако эти процессы, как оказалось при их рассмотрении, сами собой возвращаются в цель. Следовательно, если вначале соотношение средства с обрабатываемым внешним объектом непосредственно, то оно уже ранее выступило как умозаключение, поскольку цель оказалась истинным средним членом и единством этого соотношения. Таким образом, так как средство есть объект, находящийся на стороне цели и содержащий ее деятельность, то наличествующий здесь механизм есть в то же время возвращение объективности в самое себя, в понятие, которое, однако, уже предположено как цель; отрицательное отношение целесообразной деятельности к объекту тем самым есть не внешнее отношение, а изменение и переход объективности в самой себе в цель.

 Средний член – в формальной логике часть второй посылки силлогизма по типу: «Все люди смертны. Сократ – человек. Сократ смертен». Сократ имеет в себе внешний объект «человек», и «смертен» он именно как человек, а не как что-либо еще. Гегель (в других местах называющий средним членом всё индивидуальное в истории, того же Сократа или Александра Македонского) имеет в виду то, что, к примеру, умирание не безразлично для «человека», так как относится к целям физических или химических процессов, но безразлично для Сократа. Ведь с точки зрения смерти все равно, умрет ли именно он или кто-либо другой, смерть не разбирает, кого она убила. Далее Гегель рассуждает об объекте на стороне цели, например, о бессмертии мысли, если ум ставит мысль единственной целью, а она содержит в себе длящуюся без умирания деятельность ума.

То, что цель непосредственно соотносится с объектом и делает его средством, равно как и то, что она через него определяет другой объект, можно рассматривать как насилие, поскольку цель представляется имеющей совершенно другую природу, чем объект, и оба объекта также суть самостоятельные по отношению друг к другу целокупности. А то, что цель ставит себя в опосредствованное соотношение с объектом и вставляет между собой и им другой объект, можно рассматривать как хитрость разума.

 Насилие – это положение Гегеля использовалось в том числе для оправдания государственного или революционного насилия как необходимого для достижения политических целей. Но на самом деле философ говорит не о насилии как принуждении к действию, а о насилии как принуждении объекта выступать не только как объект, например, мысли выступать не только как чистая мысль, а как мысль о чем-то.