Книга Айн Рэнд - Михаил Кизилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Крыму шестнадцатилетняя Алиса Розенбаум, вдохновленная Гюго, сочиняла свой «первый взрослый роман», действие которого происходило в средневековой Франции, где противоборствующие группы феодалов сражались за и против злого короля в эпической гражданской войне (в юности Алиса восхищалась феодализмом, по ее мнению, представлявшим собой «пирамиду возможностей» с благородными и прекрасными мужчинами и женщинами на вершине). Написав около трети запланированного, она остановилась и на какое-то время вообще перестала писать прозу, решив, что слишком молода для создания качественных произведений. Вместо этого она стала составлять списки сюжетов и тем для будущих проектов. «К тридцати годам, — заявила она, — я буду знаменитой». (Забегая вперед, скажем, что по-настоящему знаменитой она станет чуть позже, в 40 лет, после выхода романа «Источник».)
Почувствовав, что она талантливее всех своих соучениц, Алиса начала вести дневник, в котором делала весьма крамольные записи, о содержании которых нам известно только из ее воспоминаний: Алиса сожгла дневник, покидая Крым и зная, что в большевистском окружении его содержание может стоить жизни ей и ее семье. К примеру, она писала там о важности интеллектуального развития: люди без интеллекта, по ее мнению, «совершенно неважны; они вообще не люди». К таковым будущая писательница не чувствовала ни ненависти, ни раздражения — вообще ничего. В дневнике Алиса развивала свою концепцию неприятия большевистского лозунга, что человек должен «жить для государства». По ее мнению, человек должен жить для себя! Возможно, именно в Евпатории, а не в Петрограде она отошла от религии. По словам Барбары Брэнден, на одной из страниц дневника она написала: «Сегодня я решила стать атеистом».
Память о евпаторийском периоде жизни семьи Розенбаум стала тем краеугольным камнем, на котором позднее были построены здание философской концепции Айн Рэнд и идеологическая основа ее художественных произведений. По мнению филолога и культуролога Александра Эткинда, во всём творчестве Айн Рэнд очевидны идеологические уроки русской революции, а первые ее произведения «Мы живые» и «Гимн» «посвящены переработке болезненного российского опыта». Роман-утопия «Атлант расправил плечи» во многом также посвящен объяснению философских ошибок большевистского строя. Нет необходимости сопоставлять будущие идеи Айн Рэнд с ее жизнью в 1919–1921 годах в Крыму, но следует отметить, что юная Алиса Розенбаум, оценивавшая происходившее там и тогда с подростковым максимализмом и железной логикой, обладала особой чуткостью, своеобразной восприимчивостью и развитым чувством справедливости — качествами, позднее ставшими базовыми в личности писателя и философа Айн Рэнд.
Розенбаумам пришлось задержаться в Евпатории до лета 1921 года, когда дочери завершили учебный год. Свидетельство об окончании школы было выдано Алисе 30 июня. По-видимому, вскоре после этого семья стала собираться назад, в Петроград. На этом настоял Зиновий Захарович. Вспоминая то время, Айн Рэнд считала, что это была самая большая ошибка отца. Нельзя было возвращаться. Анна Борисовна умоляла мужа бежать морем за границу, однако тот, полагая, что власть Советов долго не продержится, считал, что лучше спокойно вернуться домой и там дождаться падения большевистской диктатуры.
ПЕТРОГРАД — ЛЕНИНГРАД
Наконец маленькая провинциальная Евпатория осталась позади. В романе «Мы живые» Алиса Розенбаум, уже ставшая Айн Рэнд, описала возвращение семьи в Петроград.
«Медленно, устало поезд приблизился к остановке, последней за долгий путь через разоренные просторы России. На трехдневный переезд из Крыма ушло две недели»[26].
Ее героиня улыбнулась, услышав на вокзале знакомый звук трамвайного колокола, и поняла, что для нее начинается новая жизнь. Не стоит сомневаться — это чувства самой Айн Рэнд.
Писательница позднее говорила, что в романе в деталях описаны подробности возвращения Розенбаумов в Петроград. Если верить произведению, для начала члены семьи должны были в течение нескольких недель дежурить на евпаторийском вокзале в ожидании поезда. Вокзал был замусорен и вонюч, люди неделями не мылись и питались отбросами. После длительного ожидания им наконец-то удалось влезть в переполненный и грязный пассажирский вагон — по дореволюционным понятиям, третьего класса. Страшные люди с ружьями периодически проверяли документы. В какой-то момент их вагон сломался, и пришлось переместиться в товарный.
Так об этом повествует во многом автобиографический роман «Мы живые». Однако он рассказывает не обо всём.
По дороге домой Розенбаумы вынуждены были сделать пересадку в Москве, где прождали несколько часов. Алиса впервые увидела новую столицу России — гигантский город, показавшийся ей еще более огромным после провинциальной Евпатории. Как ни странно, при этом она не испытывала отвращения, которое вполне могла бы ощущать по отношению к большевистской столице:
«Я точно почувствовала, насколько велик мир, как в нем много больших городов; я должна была обратиться ко всем к ним… Это чувство было по-волшебному торжественным. Это был момент посвящения, открытия дверей».
Надо сказать, что Розенбаумы были отнюдь не единственными евреями, вернувшимися в Петроград в это время. Город, опустевший в период военного коммунизма, в начале 1920-х годов постепенно наполнялся жителями — и новыми, и теми, кто покинул его во время Гражданской войны. В 1923 году еврейская община Петрограда достигла рекордной численности — 52 373 человека, составляя 4,9 процента населения города и занимая по этому показателю первое место среди его национальных меньшинств.
Первое, что Розенбаумы увидели, сойдя с поезда на Николаевском вокзале, был огромный лозунг «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА!». А рядом — объявление: «ОСТОРОЖНО — ХОЛЕРА! НЕ ПЕЙТЕ СЫРУЮ ВОДУ!» Над вокзальными воротами висели серп и молот, с ними соседствовал плакат с изображением гигантской вши и подписью: «ВШИ РАСПРОСТРАНЯЮТ БОЛЕЗНИ!»
Выйдя из здания вокзала, Алиса увидела знакомые улицы с опустевшими торговыми рядами, с вывесками, изрешеченными революционными пулями. Перед магазином с указателем «ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ ЦЕНТР» тянулась бесконечная очередь из оборванных, худых и изможденных людей. На углу старая женщина, держа поднос с сахарином, робко предлагала пробегавшим мимо озабоченным прохожим купить его. На украшенном красными флагами бывшем Невском проспекте, а теперь проспекте 25 Октября, можно было видеть несколько небольших новых лавок, открывшихся после принятия в марте 1921 года новой экономической политики.
Семья вернулась в дом 120, в котором жила до отъезда в Крым, не позднее августа; значит, Евпаторию она покинула не позднее июля. Возвращение домой было не особенно приятным: их квартира была занята неким пролетарским художником, мастером по рисованию лозунгов, вывесок и агиток, присвоившим себе часть их мебели и переместившим остальное в подвал. Таким образом, Розенбаумы «получили обратно только то, что он не мог использовать… И поэтому… жили в настоящей нищете». На самом деле они еще должны были радоваться: давший взятку управдому Зиновий Захарович смог выбить для семьи трехкомнатную квартиру с маленькой кухонькой на четвертом этаже[27]. По понятиям того времени это было очень даже неплохо. Гораздо хуже, что в то время в доме не было ни электричества, ни воды. Представьте себе на секунду, какой ужас испытывали сверхчистоплотная Алиса и ее мать! (В Америке будущая писательница часами пускала воду в душе, чтобы обезопасить себя от микробов.) Если воду можно было доставлять на четвертый этаж ведрами, то для освещения приходилось довольствоваться свечками, которые тоже не так-то просто было добыть.
