Книга Тупо в синем и в кедах - Марианна Гончарова

#подружки

Мои новые подружки… Как приятно это говорить и писать. Мои подружки. Подружки… Я до сих пор удивляюсь, что у меня есть Мистер Гослин, я часто повторяю «мой брат», у меня есть брат… не могу поверить своему счастью. Почти вот так и сейчас. Мои подружки… Нравится мне перекатывать эти слова во рту. Подружки.

Так вот, мои новые подружки часто бывают у нас, сплетничают с Агнией, хохочут над шутками Димы. Играют с Мистером Гослином и тихо обожают Кузю. Мне нравится, что они не спрашивают меня о выпавших из моей жизни годах и о причине всяких ограничений. Может быть, знают, хотя я абсолютно уверена, что источник информации – не Лали. А скорей учителя. Как я убедилась, никакой такой особой учительской этики там нет. Говорят иногда, что взбредет в голову. Как-то это все бессовестно. И если обычные поступки учителя, скажем, учительская лексика – «встань, я сказала, кому говорю, к кому я обращаюсь, к стенке или к тебе…» и тому подобное, меня не бесит, то личные оскорбления – это пробивает дырки в моем настроении и отношении к школе и учителям.

Я как-то видела, как учительница в группе продленного дня вытолкала маленького ученика из класса, скомкала какой-то листок и пихала ему в лицо. Мы как раз шли из спортзала через коридор младшей школы. Рена, Вика и я закричали: «Что вы делаете?!» Училка рявкнула нам: «Идите куда шли!» Она дергала мальчика за руку, как удочку, на конце которой находился весь мальчик, и приговаривала: «Будешь еще так? Будешь скакать? Будешь бегать по классу?!» Мальчишка сцепил зубы и угрюмо молчал. Но как только училка гавкнула, что завтра вызовет родителей, он заревел. Блин, не понимаю я этих пап и мам: родился у них мальчик. Они его нарядили в белую рубашечку и синий пиджачок, отправили в школу. А тут ему не дали даже набегаться после урока, сразу посадили делать домашнее задание. Сидит целый день скрюченный за партой, ему неинтересно, нудно, а может, и материала он не понимает, а спросить боится. Вот правда. Почему дети в школе боятся спрашивать? У нас на химии, физике тоже боятся задавать вопросы. Не принято задавать вопросы. Учитель в конце уроков даже не говорит, как Пауль Францевич: «Вопросы есть?» Странно. Боятся нарваться. «А я кому объясняла весь урок? А чем ты слушал?» И потом обязательно его же и спросит на следующем уроке. Как будто эта школа для учителей. А не для нас.

Девочки рассказывали, что в начальной школе у них была учительница, которая постоянно отчаянно кричала резким голосом. И все дети в их классе тоже стали кричать. После того как она выкрикнула: «Что сидите, как вши на морозе?» – дети понесли «вшей на морозе» домой, состоялось родительское собрание, и учительницу поменяли. Но, к сожалению, первая учительница успела расшатать нервные системы детей, как яичные желтки, и они оказались самым крикливым, самым трудным классом в школе.

И вот с этим мальчиком, которого вытащили за руку из класса и пихали ему в лицо смятой бумажкой, придерживая затылок рукой, чтобы он не мог увернуться, как с ним быть? Неужели его родители не понимают, что они – единственные люди в мире, кто может его защитить? Ну не знаю, не понимаю, почему мне это все видно и понятно, а родителям школьника – нет. Может быть, потому, что у меня в семье такое сокровище – Дима и Кузя? Агния и Полина? Мистер Гослин, супергерой, черепаха-ниндзя?

Ну вот, я начала эту запись с того, что девочки приходят ко мне в гости. Лали, Маша, Влада. Я тоже бываю в гостях у моих новых подружек. Недавно мы все втроем были у Владки. Ее бабушка посадила нас обедать и сказала просто замечательно: «насыпать борщ и поставить в него сметану». Мы так и сделали: насыпали. Поставили. Вкусно было, нет сил! Мы сидели компанией за столом и ели борщ, шмыгали носом, дули в ложку, потому что борщ был горячий, хохотали и «насыпали» себе добавки. Боюсь подумать, что я счастлива.

#школьные_годы_чу

Вообще, как мне кажется, подростки видят и чувствуют гораздо больше и острее, чем хотели бы взрослые. Ну например. У них была учительница… Ну такая… Она была из тех, как говорила Лалина подружка Маша, рептилий, которые реагируют на движение. И кидаются.

Невозможно было предугадать, по какому поводу она на тебя кинется. Абсолютная – простите, Полина Игоревна, – хищница. (Это подтвердили девочки, хорошие и воспитанные девочки, не то что я!) В классе была ученица, которая приезжала издалека, и все расписание этой девочки зависело от автобуса, придет – не придет, опоздает или нет. Она боялась войти в класс, если на первом уроке была рептилия. Когда эта ученица входила, рептилия смотрела на нее пристально, зрачок сужался, как у змеи, и она спрашивала: «Шо? Окорок ела?» И это вроде как добродушно, если она была в хорошем настроении. А если в плохом, несла по закоулочкам, как говорится… Шутка про окорок казалась рептилии ужасно смешной: девочка была дочерью фермера, который разводил свиней. Так она шутила, пока не довела девочку до невроза. Родители не выдержали, собрались, написали. Им ответили, мол, мы знаем, но заменить некем. И училка эта работает до сих пор. Хорошо, что в нашем классе ее нет и не будет. Она ведет уроки изобразительного искусства. Художница она.

#holidays #каникулы

Каникулы. Каникулы. Читаем дома Довлатова, Довлатова, Довлатова. Я ахнула, мол, сколько у него друзей и вообще, вокруг него столько людей. И так все странно. Дима сказал «ну-ну» и собрал мне книги его друзей и подруг. «Мой друг Довлатов», «Я и Довлатов», «Я спала с Довлатовым», «Я пил с Довлатовым», «Я предал Довлатова» или «Я создал писателя Сергея Довлатова».

Какой стыд! Похожа история с Серебряным веком. Мы с девочками читаем мемуары, где писатели и поэты Серебряного века сплетничают, пишут друг о друге. Картинки в основном сходятся, только у авторов разные глаза, поэтому где-то картинка яркая, где-то тусклая. Где-то добрая и благородная, где-то ядовитая и злая, как мне кажется, замешенная на зависти. Только о Цветаевой все пишут одинаково. Все пишут о ней одинаково. Что она – гений, но совершенно невыносимый человек…

* * *

Женщина, которая была когда-то близка с писателем Н., утверждала, что вообще его не любила, а просто лень было разбираться. Она опубликовала переписку с ним… Это вот только мне отсюда, с высоты «низкоты» своих лет видно, какая это низость и глупость публиковать личную переписку? Ну ладно, письма к нему… Но его письма, его! Когда его уже нет! Это что ж, все так делают? Спросила Агнию, спросила Кузю, зачем люди публикуют переписку с человеком, который уже не может согласиться или не согласиться, который уже не может себя защитить. Кузя ответила, что его письма – это уже достояние, это тоже часть литературы, что у него, у Н., есть потомки, они, наверное, разрешили.

Но Агния со мной согласилась. Она сказала: «Лизет права!»

И тогда я заявила Мистеру Гослину:

– Мистер Гослин! Ты же мой потомок! В смысле, ты – тот, кто останется после меня! И даже если я когда-нибудь буду писать тебе интересные письма, – а я буду! – не вздумай их публиковать, понял?!

Мистер Гослин меня обнял и сказал, что понял и ни за что не будет «бубликовать».